– Ну, нет! – злобно огрызнулся Бури Бухэ. – Если он не вернет моих людей, я откочую к хатагинам и оттуда буду угонять его табуны. Уж свое я не людьми, так лошадьми верну. А вы как хотите…
– Что ты говоришь, Бури Бухэ, – попытался его образумить Хутугта, смягчая голос, и укоризненно покачал головой. – Сейчас уж нам никак нельзя отделяться друг от друга. Осталось нас четверо, и если будем держаться вместе, Таргудай хоть как-то будет с нами считаться…
– И что, будем теперь смотреть в рот этому Таргудаю и молча сносить его выходки? – запальчиво крикнул тот в ответ. – Я звал вас в погоню, чтобы вернуть людей, вы отказались. Теперь мы будем говорить с Таргудаем. Но если и на этот раз ты, брат Хутугта, не будешь защищать наши породные права, права кият-борджигинов, я от вас уйду и буду жить отдельно. Так и знайте…
– Я уйду вместе с Бури Бухэ, – не глядя ни на кого, буркнул под нос Ехэ Цэрэн.
– Вот! – Бури Бухэ, воодушевленный неожиданной поддержкой, потряс кулаками. – Не будет того, чтобы Таргудай помыкал нами, потомками Хабула. Мы с Ехэ Цэрэном составим отдельный род и будем жить своей головой. А вы кланяйтесь, если вам это по нутру. И брат Есугей и дядя Тодоен одобрят нас, когда увидят с неба. А вас они проклянут, вот увидите. Уж они бы не стали потакать этому Таргудаю как ты, брат Хутугта, они бы заступились за свой род.
Хутугта, пристыженный и, видно, обеспокоенный именами покойных сородичей, сидел, не поднимая глаз. Нойоны не отрывали от него ждущих взглядов.
– Вы знаете, я все это время болел… – наконец, извиняющимся голосом сказал он. – Да и вождь из меня, после Есугея и дяди, не лучший… Пусть теперь каждый из вас поступает так, как сочтет нужным. Отныне я над вами не нойон…
Даритай, потрясенный, молча переводил взгляд с одного брата на другого.
– Как же мы будем теперь жить, – растерянно пробормотал он. – У каждого рода ведь должен быть старший. Кого мы теперь будем слушать?..
Хутугта лишь махнул рукой и отвернулся в сторону.
– Таргудая отныне будешь слушать, – зло хохотнул Бури Бухэ.
* * *
К середине следующего дня они добрались до озера Саган, где находилась осенняя ставка Таргудая. Нойоны, издали увидев главный курень тайчиутов, были поражены его размерами и количеством юрт в нем.
На гребне дальнего холма они остановили коней.
– Это какой-то чжурчженский город, а не монгольский курень, – упавшим голосом сказал Даритай. – Если сравнить с нашим, раза в два больше будет…
Ехэ Цэрэн снял с головы новую выдровую шапку, озадаченно почесал затылок, промолвив:
– А ведь еще этим летом у нас хвастались, что наш курень самый большой из всех на Ононе и Керулене.
Прикрываясь ладонями от солнца, нойоны долго смотрели на раскинувшееся у озера многотысячное скопление юрт, краями уходившее по низинам и пологим склонам за гребни окрестных холмов.
– В последний раз так много юрт собиралось, наверно, только когда дядю Хутулу на войлок сажали, – говорил Ехэ Цэрэн, снова надевая шапку, надвинув ее на лоб и задумчиво перебирая лоснящуюся черную гриву своего коня. – Таргудай в последние месяцы, видно, не терял времени даром; он открыто готовится стать ханом, это уже отсюда видно.
– Посмотрим, – пробурчал Бури Бухэ, исподлобья глядя на тайчиутский курень, будто на вражеский стан перед битвой. – Все ли нойоны его поддержат. Найдутся и такие, что не захотят кланяться этому тарбагану.
– Ты, Бури Бухэ, хоть там придерживай свой язык, – неприязненно посмотрел на него Хутугта. – Не хочешь быть под ним, уходи, куда пожелаешь, никто не держит, а сейчас не нужно вредить своим.
– Ладно, – отмахнулся тот. – Так уж и быть… не буду вам мешать взваливать на шею этот мешок с дерьмом. Только одно я напоследок скажу: вонючее это дерьмо, очень вонючее. Как бы вам потом не задохнуться рядом с ним, ха-ха-ха…
Нойоны кисло поморщились, но промолчали.
Тронули дальше.
В трех перестрелах от крайних юрт они оставили в степи свою охрану и одни, без нукеров, въехали в курень. Сразу бросилось в глаза множество мужчин с оружием на поясах. Они кучками стояли и сидели на корточках между юртами, разговаривали, будто ожидая чего-то. Еще больше, казалось, толпилось лошадей у коновязей, к седлам которых тоже было приторочено оружие.
– Много здесь приезжих, видно, – тихо, под нос проговорил Ехэ Цэрэн. – И по юртам немало их сидит.
– Для чего они, думаете, съехались? – Даритай, заметно оробев, затравленно косил глазами по сторонам. – Если не нас встречать?
– А кого же больше? – проворчал Бури Бухэ, не сдерживая голоса. – У нас ведь сманили людей, а не у татар или меркитов, значит, нас и ждут… Побаиваются, по всему видно, думают, вдруг эти кияты еще с войной придут…
– Тихо! – Хутугта с ненавистью оглядел его, прошипел сквозь зубы: – Умей хоть в гостях вести себя по-людски.
Добравшись поближе к середине куреня, спросили айл Моричи. Двоюродный племянник Таргудая Моричи был молод, проще нравом по сравнению с другими тайчиутскими нойонами и в татарской войне близко сошелся с молодыми киятами. У него и сговорились остановиться. Одноглазый старик в шапчонке из телячьих шкурок показал на ближние юрты:
– А вы прямо к нему и подъехали. Сейчас он, должно быть, дома, только утром вернулся из владений.
Воодушевленные тем, что удачно застали нужного человека на месте, они въехали в айл из четырех добротных юрт, покрытых новым белым войлоком, стали привязывать коней. Вскоре из большой восьмистенной юрты вышел крепкий, приземистый мужчина лет двадцати пяти. Медленно опустив за собой полог, выпрямившись, он некоторое время молча всматривался в них, разглаживая длинные, свисающие с углов рта черные усы и, вдруг блеснув в улыбке синевато-белыми зубами, широко раскинул руки:
– Братья-кияты! Как давно вы у нас не были!..
– Только что увел у нас половину людей, а теперь делает вид, будто до небес рад нашему приезду, – громко проворчал Бури Бухэ, продолжая привязывать коня сложным, замысловатым узлом и неприязненно поглядывая на хозяина. – Какие же вы соплеменники после такого воровства? Разве мы с тобой, Моричи, не были друзьями, когда вместе гнали татарских собак с Онона? Разве не укрывались одной шубой, когда вповалку с воинами спали в дырявом майхане
[47] холодными осенними ночами? Не делили одно баранье ребро на семерых в голодные дни? Разве не клялись в вечной дружбе?.. А теперь ты за нашими спинами переманиваешь у нас людей. Тьфу!..
Голос Бури Бухэ, разрастаясь все сильнее, гремел уже за юртами айла, привлекая внимание прохожих. В курене будто стало потише, смолкли вокруг гомон и крики. У Хутугты лицо все больше темнело, болезненная бледность его скоро сменилась буровато-синим отливом. Ехэ Цэрэн и Даритай, смущенно потупив глаза, нетерпеливо переминались с ноги на ногу.
