Однажды он случайно узнал, что объявили конкурс на мост через Шпрее. Еще когда он был ребенком, на него производило впечатление то достоинство, с которым старый мост в Раштатте опирался своими быками на дно Мурга, та гордость, с которой железный мост в Кельне переносил своими арочными пролетами поезд через Рейн, и та легкость, с которой мост Золотые Ворота летел над морем, так что на его фоне большие корабли становились совсем маленькими. Книга о мостах, полученная в подарок на конфирмацию и много раз перечитанная, стояла на полке в его архитектурном бюро. Он набросал мост с такими хрупкими очертаниями, что пешеходы вступали бы на него с опаской, а автомобилисты автоматически сбрасывали бы скорость и ехали осторожнее. Ибо он не считал само собой разумеющимся, что можно вот так, ни за что ни про что, переправиться с одного берега на другой, а потому и оказавшимся над рекой это не должно было быть самоочевидно.
К своему и всеобщему изумлению, он выиграл вторую премию. Кроме того, его пригласили поучаствовать в конкурсе на мост через Везер. Не бросая бизнеса с крышами, проектировать мост через Везер и участвовать в дальнейших конкурсах – это было уже слишком. И он взял в дело Ютту, которая, еще будучи студенткой, проходила в его бюро практику и как раз получила диплом. Она строила крыши, он строил мосты. Когда она от него забеременела, они поженились. И одновременно въехали в прекрасную квартиру в мансарде, которую их бюро и построило: заказчик заболел и отказался от нее. С балкона открывался вид на Шпрее и Тиргартен, а вдали виднелись рейхстаг и Бранденбургские ворота. Из сада на крыше они смотрели, как на западе садится солнце.
Через какое-то время и мосты уже перестали его удовлетворять. Успех, оборот, бюро, семья – росли, и все же ему чего-то не хватало. Сначала он не понимал чего; думал, что ему нужен более серьезный профессиональный вызов, и работал еще больше. Но неудовлетворенность возрастала. И только когда летом в Италии он вместо проектирования мостов, своего обычного отпускного занятия, стал писать увиденные и понравившиеся ему мосты, нашлось то, чего ему не хватало, – живопись. Он увлекался живописью в школьные и студенческие годы, пока не решил, что ту же радость ему принесет архитектурное проектирование. И какое-то время он ощущал эту радость. Но потом ему все-таки стало недоставать живописи, хотя он об этом долго не догадывался.
Мир сразу встал на место. Архитектура уже не заполняла собой всю его жизнь, и ему стало легче заниматься ею. Он уже добился успеха как архитектор, ему не было необходимости самоутверждаться, добиваясь успеха в качестве художника. И он не следил за модой и направлениями, а писал то, что ему хотелось изображать на картинах: мосты, воду, женщин и виды из окна.
2
С гамбургской галеристкой, выставившей его картины, он познакомился случайно. В самолете, выполнявшем рейс из Лейпцига в Гамбург, их места оказались рядом; она возвращалась из филиала галереи домой, а он перелетал с одной стройплощадки на другую. Он рассказал ей о своих картинах, спустя пару недель принес показать несколько работ, кое-какие и написал в результате бесед с ней и однажды был ошеломлен и обрадован, увидев свои картины выставленными у нее. Она вытащила его в Гамбург под предлогом консультаций о перестройке галереи. А приехав, он увидел, что во всех залах висят его картины и все готово к вернисажу. Он приехал в четыре, в пять появились первые посетители, в восемь были проданы первые картины. А в девять Вероника и Томас были уже так пьяны шампанским, успехом и друг другом, что, не дожидаясь окончания вернисажа, поехали к ней домой. Утром он уже знал, что нашел женщину своей мечты.
Утомленный бессонной ночью и счастливый, он ехал на поезде в Берлин и готовился к объяснению с Юттой. Разговор предстоял нелегкий. Они были женаты двенадцать лет, знавали хорошие и плохие времена, делили заботы о трех детях, пережили тяжело протекавшую беременность дочкой, вместе вели борьбу за успех в профессии, преодолели одну ее измену и две его. Ему казалось, что они срослись и она – часть его существа, а он – часть ее. Они всегда были откровенны друг с другом, и это часто выручало, ведь мир был в движении, отношения изменялись и вместе с отношениями изменялись люди. Объяснение было нелегким еще и потому, что детям предстояло пережить развод, разъезд и появление новой женщины в его жизни. Но Ютта будет корректна, а уж Вероника найдет верную линию, верный тон общения с детьми. Она просто чудо.
В Берлине творилось черт знает что. Ночью на Ансбахерштрассе, в мансарде, которую они как раз достраивали, случился пожар. И заболела дочь. И женщина, которая вела их домашнее хозяйство и присматривала за детьми, уехала на две недели к родным в Польшу. Когда вечером, в десять, Томас и Ютта сидели на кухне и ели пиццу, они были совершенно измотаны.
– Я хочу тебе кое-что сказать. – Его слова задержали ее, когда она уже встала из-за стола и собиралась идти в спальню.
– Да?
– Я познакомился с одной женщиной. В смысле, я влюбился в одну женщину.
Она посмотрела на него. Лицо ее было непроницаемым. Или просто усталым? Потом она усмехнулась и коротко поцеловала его.
– Да, мой дорогой. С последнего раза прошло уже четыре года. – Она подсчитывала. – А с предпоследнего – восемь. – На мгновение она остановилась, глядя в пол. Он не знал, хочет ли она сказать что-то еще или ждет, что он скажет что-то еще. И она сказала: – Окно у Регулы закрой, пожалуйста.
Он кивнул. У дочки все еще держалась температура. Пока он укрывал ее и какое-то время смотрел на нее, спящую, Ютта легла в постель. Ему вдруг показалось каким-то ребячеством спать в гостиной на диване, как он собирался. Он разделся и лег на свою сторону кровати. Ютта, уже полусонная, прижалась к нему.
– Она тоже брюнетка, как я?
– Да.
– Расскажи мне завтра о ней.
3
Вероника его не торопила. Она понимала, что выяснять отношения с Юттой, разводиться с ней – не время, пока Регула больна. Пока экономка и бонна в Польше. Пока у Ютты, занятой последствиями пожара и включением в работу двух новых сотрудников, просто нет времени. Пока он занят проектом моста через Гудзон. И в конце концов, у нее самой, с ее галереей в Гамбурге и двумя филиалами в Лейпциге и Брюсселе, дел выше головы, а кроме того, она не из тех женщин, которым постоянно нужно, чтобы рядом был мужчина. И разве не достаточно того, что брак Ютты и Томаса превратился в пустую оболочку, сохраняемую ради бюро и детей, в то время как свою настоящую жизнь он проживает с ней? И проводит с ней каждую свободную минуту? Он начал делить отпуск. После недели катания на лыжах с Юттой и детьми он на неделю летел из Мюнхена во Флориду, где у Вероники была квартира. Летом он совершал десятидневный велопробег с обоими сыновьями, после чего две недели пешком путешествовал с Вероникой по Пелопоннесу. Рождество, сочельник и первый день праздников он проводил дома, а все последующие дни до Нового года – в Гамбурге. Вероника в своей просторной квартире устроила ему ателье, и он рисовал. Его семья с пониманием отнеслась к тому, что он вернулся к живописи, и никто не спрашивал – куда он к ней вернулся.
