– Да все пучком. Ты поставил стоматологическую клинику на рельсы, остальное мы конкретно доделали и без тебя.
– Я не про клинику. Я…
– О других делах расскажут другие. Не то чтобы я их не знала, но это было бы не в тему.
Они попали в пробку, и поездка затянулась; она длилась дольше, чем планировалось. У него возникли проблемы с катетером, и Хельга помогла ему, деловито, без отвращения и без сострадания, так, словно это было самым естественным делом на свете.
– Спасибо.
Ему было неловко. Эротизм, сексуальность не исчезли, на что он иногда надеялся и чего иногда боялся. Он только не мог ничего такого осуществить. Он стал импотентом: верх еще хотел, но низ уже не мог. И то, что он не ощущал свой обездвиженный член, ему не помогало. Холодность и отчужденность Хельги тоже ему не помогали.
Его каталка как раз поместилась в лифте. Хельга пошла по лестнице. Когда он поднялся наверх, в дверях его встретили Ютта и Вероника.
– Добро пожаловать домой!
Он ошарашенно переводил взгляд с одной на другую:
– Здрасте!
Вероника хотела ему помочь, но он отстранил ее, въехал в квартиру сам и через коридор выехал на балкон. Знакомый вид на Шпрее и Тиргартен, за ними Бранденбургские ворота и рейхстаг. Новый купол уже достроили.
Он повернул голову. Ютта стояла в дверях, прислонясь к косяку.
– Где дети?
– У наших летние каникулы. Мальчики в Англии, Регула у родителей. А твоя маленькая – с няней.
– Как вы… Как у вас… Откуда вы знаете друг друга?
– Хельга нас свела. Она нас однажды просто пригласила.
Томас услышал, как Хельга, поднявшаяся по лестнице, вошла в квартиру и поздоровалась с Вероникой. Он развернул каталку и остановился перед Юттой.
– Мы можем поговорить друг с другом наедине? Я хочу объяснить тебе, как все дошло до этого. Я не хотел причинять тебе боль, я тебе в самом деле…
Ютта отрицательно покачала головой:
– Это все прошлогодний снег. Твоих извинений не нужно. Займемся-ка делом. Веронике скоро уезжать.
Она взялась за каталку, не обращая внимания на то, что он хотел ехать сам, позвала Хельгу с Вероникой и вкатила его в соседнюю комнату.
Комнату он узнал с трудом. Их гостиная была превращена в ателье с мольбертами, натянутыми на подрамники холстами, красками и кистями, а на стенах висело несколько его эскизов.
– Не узнаёшь? Это твои старые вещи из гамбургского ателье. – Вероника указала на эскизы. – Я их не взяла на выставку, потому что подумала, они могут тебе понадобиться. Вот этот железнодорожный мотив – тебе надо будет развернуть его в новую серию. Художественное сведение счетов с железной дорогой, которая тебя искалечила, – картины пойдут грандиозно.
Ютта укатила его сквозь раздвижную дверь в бывшую столовую. У окна он увидел свою чертежную доску, на полке – свои книги из бюро, а на месте обеденного стола – стол для заседаний и шесть стульев. Ютта остановила каталку во главе стола. Женщины сели.
– Это твоя квартира. Обе рабочие комнаты ты уже видел. Спальня осталась как была, в комнате мальчиков будет спать сестра, а в комнате Регулы та из нас, которая будет в данный момент о тебе заботиться.
Ютту перебила Хельга:
– Извини, что я влезаю. Но Веронике уже пора, и мне тоже. Про квартиру и хозяйство он уже врубился. С проектом надо шустрить, мы его обещали англичанам к осени, и на завтра я вызвала сюда Хайнера, чтобы он показал Томасу, что он там начертил. Хайнер, – она повернулась к Томасу, – уже немного подготовил проект. В следующий понедельник нарисуется журналистка из «Vogue». Значит, нужно, чтобы на мольберте уже было на что посмотреть. Если мы начнем запускать в прессу сейчас, то к зимней выставке уже будет пик сумасшествия. – Хельга задумалась. Потом перевела взгляд с Ютты на Веронику. – Ничего не забыла?
– Пару слов об организации в целом.
Хельга кивнула:
– Вероника права. О нашей компании утилизации и реализации ты узнал, уже когда получил цветы в твой день рождения. «ТТТ» – три Томаса. Ты передаешь нам права на твои работы, а мы о тебе заботимся.
– Права на мои…
– Точнее говоря, ты нам их уже передал. Когда ты взял и просто слинял, не позаботившись о своих детях, о нас, о вашем бюро, ее ателье и моей клинике, надо было как-то продолжать жить, а без твоих подписей дела не шли. Не парься, тебе это вредно. Мы не пользовались твоей кредиткой и не грабили твои счета. Мы не злоупотребляли твоей подписью, но мы ее употребляли, когда она была нам нужна.
– А если я сам хочу себя утилизировать и реализировать? Если я не стану подыгрывать вам в ваших играх? Я вам не кто-нибудь там…
– А кто ты? Ты – калека в кресле-каталке, нуждающийся в уходе. В постоянном круглосуточном уходе. Мы об этом позаботимся. И в отпуск тебя свозим, и погулять вывезем, и если ты захочешь посмотреть фильм или поесть спагетти алла путанеска, ты это получишь. Не дури и не заставляй нас отключать лифт и телефон, чтобы ты заработал пролежни или инфекцию мочевыводящих путей. Но, кроме этого, ты уже заработал репутацию архитектора, художника и основателя стоматологической империи. И если ты не впишешься, то мы найдем какого-нибудь молодого художника, который будет вместо тебя малевать, а Ютта будет проектировать мосты, а я – заниматься клиниками. А ты в это время будешь куковать тут без лифта и без телефона, и окна мы закроем ставнями. Если хочешь быть таким дураком – будь. Во всяком случае, мне твои тараканы надоели. Нам всем твои тараканы надоели. Мы достаточно играли в твои игры, мирились с твоими гонками, терпели твои задвиги, купались в твоем дерьме и в твоем…
– Хватит, Хельга, – засмеялась Вероника, – тормози. Он уже согласен. Он просто ломается.
– Я пошла. – Хельга встала. – Вы идете? – Она повернулась к Томасу. – В шесть кто-нибудь придет и останется до утра. И в следующие дни тоже. Для начала так будет лучше.
Хельга и Вероника ушли не попрощавшись. Ютта потрепала его по голове:
– Не глупи, Томас.
Потом исчезла и она.
Он проехался по квартире. Там было все, что ему было нужно для жизни. Он выехал из квартиры на лестничную площадку и нажал кнопку вызова лифта. Лифт не пришел. Он выехал на балкон и перевесился головой через перила. «Эй! – крикнул он вниз. – Эй!» Никто его не слышал. Он мог скатиться по лестнице без кресла-каталки. Он мог бросать вещи на улицу, пока его не заметили бы прохожие. Он мог написать на большом листе ватмана призыв о помощи и вывесить на перилах балкона.
Он сидел у перил и думал о речи, которую должен был произнести на торжественном открытии стоматологической клиники. Он думал о картинах, которые мог бы написать, и о том, проект какого же это моста хотят получить английские заказчики. Через Темзу? Через Тау? Он думал о сладком горошке. Теперь у него будет время и для политики. Сначала он выдвинется кандидатом в окружной совет, потом – в палату депутатов. А потом – почему бы и не в бундестаг? Если там у них все чисто, то квота для инвалидов должна быть больше квоты для женщин. А если квоты для инвалидов еще нет, он потребует ее ввести. Сладкий горошек для всех!
