– Был солдатом.
– Где?
– Сначала во Франции, потом в России, а в конце в Италии и там попал в плен к американцам.
– Когда Иосиф это услышит, он спросит вас, не проходил ли ваш отец через Косаровскую, но вы не будете этого знать.
– Да я и понятия не имею. Отец рассказывал о войне не намного больше того, что я вам сейчас сказал.
Дядя Арон поднялся:
– Мы все сейчас идем. Иосиф и Лия хотят в синагогу.
Анди смотрел на него с удивлением.
– Вы думаете, четырех часов сегодня утром достаточно? Мне – да, и большинству тоже. Но Иосиф и Лия рады сходить лишний раз, а сегодня бар-мицва Давида.
– Давид хорошо сказал свою де… – У Анди не сложилось слово, и он покраснел. – Мне понравилась эта маленькая речь, которую Давид произнес за столом.
– Да, дераша
[18] Давида была хороша – и толкование Торы, и то, что он потом говорил о любви к музыке. И утром во время молитвы хорошо читал. – Дядя Арон устремил взгляд вдаль. – Он не пропадет. Никто больше не должен пропасть.
2
Анди и Сара шли через Центральный парк. Родители Сары жили к востоку от парка, а ее и его квартиры были с западной стороны. Низкое вечернее солнце удлиняло тени. Было прохладно, скамейки пустовали, изредка попадались бегущие трусцой, пролетали катившие на роликах или на велосипедах. Он обнял Сару за плечи.
– Зачем дядя Арон рассказал мне историю вашей семьи? История интересная, но у меня сложилось впечатление, что не поэтому он мне ее рассказывает.
– Почему не поэтому? А зачем тогда он ее рассказывал?
– Тебе не следует отвечать мне вопросом на вопрос.
– А тебе не следует меня строить!
Теперь они шли молча, каждый из них слегка злился на другого и каждый был в глубине души огорчен этой злостью – и своей, и другого. Они познакомились два месяца назад. Встретились здесь, в парке: собаки, которых они выгуливали, он – для своих уехавших соседей, она – для своих, знали друг друга. Спустя несколько дней молодые люди договорились встретиться вечером в кафе – и просидели до полуночи. Он понял, что влюбился, уже в этот вечер, она, со своей стороны, поняла то же, проснувшись утром. С тех пор они проводили вместе уик-энды и один-два вечера на неделе, а за вечерами – и ночи. У каждого из них было много работы: он получил в своем Гейдельбергском университете годичный отпуск и стипендию для написания диссертации по вопросам права, а она трудилась над программой компьютерной игры, которую должна была закончить через несколько месяцев. Поэтому время для них бежало быстро – то время, которое нужно было им для их работ и для себя.
– Праздник мне понравился, и я благодарен за то, что ты взяла меня с собой. Синагога понравилась, и обед, и разговоры. И я способен оценить то, что все меня приняли дружелюбно. Даже дядя Иосиф и тетя Лия, которым это наверняка было непросто.
Он вспомнил, как Сара в один из первых вечеров рассказала о них и об их семье, убитой в Освенциме. И он не знал тогда, что сказать. Сказать «ужасно» казалось ему пошлым, а спросить «большая была семья?» – неуместным, словно бы он считал, что убийство маленькой семьи не так скверно, как большой.
– Он рассказал тебе историю нашей семьи, чтобы ты знал, с кем имеешь дело.
Помолчав, он спросил:
– А почему он не захотел узнать, с кем вы имеете дело?
Она остановилась и озабоченно посмотрела на него:
– Что случилось? Почему ты так раздражен? Чем тебя задели? – Она обняла его за шею и поцеловала в губы. – Ты всем понравился. Я получила на твой счет кучу комплиментов, как хорошо ты выглядишь, и какой ты умный, и какой очаровашка, и как скромно и вежливо держался. Для чего им было приставать к тебе с твоей историей? Они знают, что ты немец.
И поэтому все остальное уже не важно? Но он не сказал это, только подумал.
Они пошли к ней домой и там любили друг друга, а за окном сгущались сумерки. Комната еще не успела погрузиться в темноту, как включился фонарь, стоявший напротив окна, и залил все – стены, шкаф, постель и их тела – резким белым сиянием. Они зажгли свечи, и комната наполнилась теплым и мягким светом.
Анди проснулся среди ночи. Свет фонаря заполнял комнату, отражался от белых стен, освещал все углы, скрадывал все полутени, делал все плоским и невесомым. Этот свет стер морщинки с лица Сары, и оно стало совсем юным. Анди всматривался в ее лицо, и длились мгновения счастья, пока его не захлестнула волна неожиданной ревности. Он уже никогда не увидит, как Сара первый раз в жизни танцевала, ехала на велосипеде, радовалась морю. Ее первый поцелуй и ее первые объятия отданы другим, и в ритуалах ее семьи, в их вере заключен бесценный для нее мир, который навсегда останется для него закрытым.
Он вспомнил их ссору. Это был первый раз, когда они друг с другом ссорились. Позднее эта ссора вспоминалась ему как предвестница всех последующих. Но задним числом видеть предвестия – большого ума не надо. В многообразии взаимоотношений двоих всегда найдутся предвестия для всего, что случилось потом, – и для всего, что не случилось.
3
На бар-мицве он познакомился с Рахилью, сестрой Сары. Она была замужем, имела двоих сыновей, трех и двух лет, и не работала. Не хочет ли он взять машину и прокатиться с ней? Не хочет ли он кое-что посмотреть – она могла бы ему показать то, чего он еще не видел? Одно из роскошных загородных поместий на Гудзоне? Сара поддержала идею:
– Она будет говорить, что это для тебя, но и сама прокатится с удовольствием: она же все время дома. Сделай это для нее – и для меня, я буду рада, если вы подружитесь.
Он заехал за сестрой. Утро было ясным и свежим, и поскольку припарковаться ему пришлось на некотором расстоянии от ее дома, они были довольны, что в машине тепло. Она захватила в дорогу кофе и шоколадное печенье; пока они ехали по городу, он, не отрывая взгляда от дороги, иногда съедал одно печенье и делал глоток кофе. Она не разговаривала, ела печенье, пила кофе, грела чашкой руки и смотрела в окно. Потом выехали к Гудзону и покатили на север.
– Хорошо… Я согрелась. – Она отставила чашку, потянулась и повернулась к нему. – Вы с Сарой любите друг друга?
– Мы этого друг другу еще не говорили. Она этого немного боится, да и я тоже. – Он усмехнулся. – Как-то странно говорить тебе, что я ее люблю, раньше, чем я сказал это ей.
Она подождала, не добавит ли он что-нибудь еще. Потом заговорила сама; рассказывала о том, как ее муж влюбился в нее и она – в него, о своем свекре, раввине, об умении свекрови готовить и печь, о работе мужа в проектном отделе электронной компании, о своей прежней работе в университетской библиотеке и желании снова пойти работать.
– Людей, которые любят книги и кое-что в них смыслят, множество, их как песка на взморье. Но туда, где бы они пригодились, часто берут не их, а пристраивают благожелательных дам, которые ничего не знают, но ничего и не стоят и получили эту возможность бежать от скуки благодаря тому, что их мужья сидят в наблюдательном совете или входят в число спонсоров. Знаешь, я с удовольствием вожусь с детьми, и в эти первые годы каждый день полон чудес. Но за работу на два или даже на один день в неделю… Нет, левую руку я бы не отдала. Но мизинец левой ноги или даже правой – отдала бы. Да и для детей было бы лучше. Я столько думаю о них, так о них беспокоюсь, что они это чувствуют, и им от этого тяжело.
