Анди рассказывал о своем детстве в Гейдельберге.
– У нас мама тоже не работала. Я знаю, что матери имеют полное право работать, но мои сестры и я были счастливы тем, что у матери было на нас время. При этом играли мы тогда на улице; за домом начинался лес, и нас не приходилось возить на спорт, на музыку, к друзьям и уж тем более в школу, как детей в Нью-Йорке.
Они говорили о детстве в большом городе и в маленьком городке и о трудностях взросления там и тут. И были единодушны в том, что не хотели бы снова прожить юные годы ни в Нью-Йорке, ни в Гейдельберге, ни где бы то ни было еще.
– Но когда дети поступили в колледж, худшее ведь уже позади, да? Кто в институте не сел на наркотики, тот и потом к ним не пристрастится, а колледж – это уже образование, сумей только поступить, да?
– Что хуже всего: наркотики или непоступление в колледж? – Анди помотал головой. – Это то, от чего родители могут попытаться защитить своих детей, верно? От этого и еще кое от чего. Разумеется, есть и худшее, но против него родители бессильны. – Сказав, он спросил себя, верно ли это, и не почувствовал уверенности. – А что для тебя было бы хуже всего?
– Из того, что могло бы случиться с моими детьми? – Она посмотрела на него.
Потом он сожалел, что не может точнее припомнить выражение ее лица. Смотрела ли она вопросительно, потому что спрашивала себя, что именно он хочет знать? Или она смотрела нерешительно, потому что не могла решить, следует ли ей отвечать на его вопрос искренно? Или колебалась, потому что не знала, что было бы хуже всего? А вот место, которое они проезжали, когда прозвучал ее ответ, напротив, отчетливо отпечаталось в его памяти. От дороги, повторявшей изгибы береговой линии, налево отходила другая дорога к длинному мосту через реку. И железная или стальная конструкция этого моста со всеми ее арками и опорами целиком встала перед его глазами, когда Рахиль сказала:
– Хуже всего, что могло бы когда-то случиться с мальчиками, это выбрать в жены женщину-нееврейку.
Он не знал, что сказать, что подумать. А если сказанное Рахилью перевести на него, значило ли это, что для него было бы хуже всего, если бы его сын женился не на немке, не на арийке, а на еврейке, на негритянке? Или все дело только в религии? И насколько плохо будет для Рахили, если Сара и он поженятся? Потом он подумал, что последует что-то еще, какое-то объяснение, пояснение, чтобы он не понял ее неверно, чтобы не почувствовал себя задетым. Но ничего не последовало. Помолчав, он спросил:
– И почему это было бы хуже всего?
– Они бы все утратили. С кем могли бы мои сыновья зажигать свечи в пятничный вечер, произносить киддуш
[19] над вином и благодарение за хлеб, есть кошерное, слушать шофар
[20] на Рош ха-Шана
[21], приносить покаяние в Иом Киппур
[22], строить в Суккот
[23] шалаш из ветвей и жить в нем, – с кем могли бы они делать это, кроме как с еврейкой?
– Но может быть, твои сыновья – или один из них – и не захотят всего этого? Может быть, твоему сыну доставит удовольствие решать со своей женой-католичкой, какой праздник им отмечать, иудейский, или католический, или еще какой-то, и какому ребенку какое давать воспитание? Почему он не может с сыном идти в субботу в синагогу, а она с дочерью в воскресенье – в кирху? Что в этом плохого?
Она покачала головой:
– Так не бывает. В смешанных браках нет не то что какой-то особенно богатой духовной жизни – нет никакой.
– А может быть, оба будут счастливы и вне иудаизма или католицизма. Они от этого не станут плохими людьми, ты ведь, наверное, ценишь и любишь и тех людей, которые не иудеи и не католики. А их дети могут вновь обрести богатую духовную жизнь в буддизме или исламе – или в том же католицизме или иудаизме.
– Как мой сын может быть счастлив, перестав быть иудеем? И потом, то, что ты говоришь, просто неверно. Во втором поколении к иудаизму уже не возвращаются. Разумеется, отдельные исключения бывают, но статистика свидетельствует: вступивший в смешанный брак для иудаизма потерян.
– Но может быть, он или его дети найдут себя в чем-то другом.
– Ты кто? Католик? Протестант? Агностик? Во всяком случае, вас так много, что вы можете принять смешанные браки. А мы не можем никого терять.
– А что, численность евреев в мире сокращается? Я статистики не помню, но как-то не могу этого представить. И потом, если когда-нибудь никто больше не захочет быть ни католиком, ни протестантом, ни агностиком или иудеем, – что в этом плохого?
– Что плохого, если однажды не станет иудеев? – Она недоверчиво посмотрела на него. – Ты так ставишь вопрос?
Он разозлился. Что это за вопросы? Он что, раз он немец, не имеет права думать, что иудаизм, как и всякая религия, живет до тех пор, пока ее избирают добровольно, а когда этого нет – умирает? Или она считает, что иудейская религия – это что-то особенное? И что евреи в самом деле избранный народ?
Словно расслышав его вопрос, она сказала:
– Если ты так мало веришь в свою религию, что допускаешь ее отмирание, это твое дело. А я хочу, чтобы моя жила и чтобы моя семья жила с ней и в ней. Да, я считаю мою религию уникальной, и я не понимаю, что тебя раздражает, ведь я никому не запрещаю считать и его религию уникальной. И то же самое в отношении моей семьи. Смотри, – она тронула его левой рукой за локоть, а правой указала вперед, – там отходит подъездная к Линдхерсту. Мы приехали.
Они осмотрели неоготическую роскошь поместья снаружи и изнутри, побродили по утопавшему в цветущих розах саду, пообедали, а потом сидели у Гудзона и говорили обо всем на свете – о книгах и картинах, о бейсболе и футболе, о школьной форме и архитектуре загородных дач. Это был легкий, доверительный и веселый разговор. Во время обратной дороги у него в голове вертелся вопрос, насколько плохо, по ее мнению, то, что они с Сарой любят друг друга, но он предпочел его не задавать.
4
У него в Нью-Йорке не было друзей и подруг, с которыми он мог бы познакомить Сару. И она не сразу начала представлять его своим подругам и друзьям. В течение первых проведенных вместе месяцев они были так счастливы вдвоем, им нужно было так много открыть друг в друге и друг с другом, что их не тянуло в общество. Вместе гулять в парке – в Центральном и в Риверсайд-парке; вместе ходить в кино, в театр и на концерты и вместе смотреть на видео взятые в прокате любимые фильмы; вместе готовить, говорить друг с другом – у них не хватало времени для себя, откуда было взять время для других?
