Рипли надел к обеду кое‑что из гардероба дяди, не совсем по фигуре, но и в этой одежде, как в том костюме, что приобрел в Патни, он выглядел настоящим герцогом и был непозволительно хорош.
Хоть и с трудом, Олимпии удалось убедить его положить ногу на стул. Он с ворчанием, но согласился, а буквально через несколько минут забыл, сколь нелепо выглядит, развеселился и принялся всех развлекать.
Говорил он главным образом о своих странствиях по Европе и оказался превосходным рассказчиком, как те писатели‑романтики, которых так любил. Он заставил обеих дам смеяться, снова и снова – и Рипли выглядел обезоруживающе проказливым и был так доволен собственной персоной, что обе дамы смеялись не переставая.
И это было очень кстати, поскольку дало возможность Олимпии больше не думать ни о родных, ни о скандале, ни об Эшмонте, и в то же время плохо, потому что она понимала, что могла бы слушать его хоть до утра. Когда в последний раз ей хотелось внимать мужчине, который говорил вовсе не о книгах? И почему этим мужчиной оказался не кто иной, как Рипли?
Она разрешила себе порадоваться передышке, забыть о душевной буре. Когда вокруг сновали слуги, личные дела стоило отложить до конца обеда.
Ждать долго не пришлось.
После обеда леди Джулия вместе с гостьей переместились в библиотеку. Как только слуги устроили его светлость на диване и вышли, после изрядной суеты, леди тут же напустилась на племянника:
– Что за план у тебя был? Или ты явился сюда в надежде, что я все устрою?
– Дело осложнилось, – заметил Рипли.
– Леди Олимпия поведала мне… зная тебя, могу предположить, что не все, но бо́льшую часть, – сказала пожилая леди.
Олимпия, с пылающим лицом, вскочила со стула и принялась рассматривать книги, что стояли на уровне ее глаз: смотрела, но ничего не видела, – и твердила себе, что у леди Джулии не хватит воображения, чтобы представить себе сцену с голым герцогом, как и ту часть их дорожных приключений, о которой предпочла умолчать.
– Я хотел доставить леди Олимпию в целости и сохранности сюда, к тебе, – сказал Рипли. – А сам вернулся бы в Лондон и внушил Эшмонту, что нужно сделать вторую попытку.
– Вот как? Почему ты решил, что Эшмонт станет спокойно сидеть в Лондоне? Это совсем на него не похоже. Куда вероятнее, что он уже идет по вашему следу.
– В этом‑то и беда! Эшмонт успел здорово набраться уже к тому моменту, как леди Олимпия сбежала, а я вслед за ней. По моим прикидкам, не догнав нас в Патни, он бы продолжил пить и дальше. Блэквуд уложил бы его в постель – мы всегда так делаем, – так что поскольку Эшмонт до сих пор не появился, все говорит в пользу моей версии. Но если он все‑таки появится, я займусь им сам. Предоставьте это мне.
Олимпия, стоявшая возле книжной полки, оглянулась:
– Предоставить это вам! Ведь это я сбежала. Если он появится – в чем я сильно сомневаюсь, – успокаивать его следует мне самой.
– Неплохая мысль! Только не опоздайте: когда появится, нападайте первой, а он пусть защищается, – сказал Рипли.
– Не «когда», а «если», – поправила Олимпия.
– Он приедет, – заверил ее Рипли. – Просто, возможно, не сегодня: не стоит исключать ту весьма малую вероятность, что Блэквуд убедит его протрезветь. В этом случае – да еще если с ним будет Блэквуд, который поможет ему сложить два и два, – Эшмонт очень скоро нас разыщет, тем более что нас многие видели. Мне бы хотелось побеседовать с ним раньше, чем он явится сюда за своей невестой.
– Но поскольку это невозможно, придумай что‑нибудь другое, – предложила леди Джулия. – На тот случай, к примеру, если эти болваны заявятся сюда часа в три утра.
– Вы полагаете, что он захочет меня увезти? – удивилась Олимпия. – На его месте я, если бы и приехала, то лишь для того, чтобы сказать: «Скатертью дорожка!» А скорее вообще бы не потрудилась приезжать.
– Вы не он, – уверенно заявила дама.
– Вопрос когда, – добавил Рипли. – Даже при наличии шестерых братьев понять таких, как Эшмонт, непросто. В нем живет дух соперничества, он всегда поступает по‑своему и получает то, что хочет.
– И чем он отличается от вас двоих? – спросила Олимпия. – И от прочих мужчин? А как насчет мужского самолюбия? Я ведь сбежала от него, опозорила перед всем светом.
– Но взгляните на ситуацию под другим углом, – предложил Рипли. – Он считает вас своей собственностью, и то самое самолюбие заставит его устранить с дороги все, из‑за чего вы сбежали. Вы должны уяснить, что он не может не ответить на вызов.
Вспомнив слова леди Джулии, Олимпия в растерянности посмотрела сначала на пожилую даму, потом на ее племянника.
– Вызов?
– Эшмонту женщины никогда не отказывали, – заметила леди Джулия. – Ясно, конечно, с женщинами какого сорта он имел дело, но факт остается фактом.
– И его привлекло во мне лишь то, что я менее доступна? – изумилась Олимпия.
– Нет‑нет, вы совсем другая, – поспешил успокоить ее Рипли. – Ничего похожего на то, к чему мы привыкли.
– Менее доступная и совсем другая…
– Именно.
Какая ирония, подумала она. Совсем другая и менее доступная – за это ее и сослали в лагерь старых дев, компаньонок и «синих чулок». Знай она раньше, что подобные качества привлекают распутников… Нет, ничего бы не изменилось, потому что приличные девушки должны держаться подальше от таких, как «их бесчестья».
– И совсем не так! – воскликнула леди Джулия. – Эшмонт мужчина, и глаз положил на нее вовсе не из‑за склада характера.
– О‑о, ну это само собой разумеется! – поддержал тетушку Рипли.
Олимпия не могла взять в толк, на что еще мужчины обращают внимание, если не на внешность – это‑то совершенно очевидно, – и поскольку ее внешность никого не пленяла, можно было заключить, что она никуда не годилась.
– Ничего подобного!
Рипли закатил глаза.
– Подумайте головой: это там, где у вас мозги, – не будь вы привлекательны, он не стал бы за вами ухаживать: хоть из принципа, хоть без.
Рипли говорил о ней так, будто ни у кого на свете не было сомнений в ее неземной красоте! Ну конечно, именно поэтому ей приходится отгонять поклонников палкой.
Ничего подобного! За семь лет одно‑единственное предложение от пожилого ученого сухаря.
Привлекательная! Нет, вы только посмотрите, кто это сказал: герцог Рипли, известный распутник и вольнодумец. Но она‑то! Аж покраснела от лести, хотя все знают, что повесы раздают комплименты направо и налево без разбору.
– До чего ему точно нет дела, так это до вашего ума, – продолжил Рипли. – Он даже не поймет, что вы умны, и это к лучшему: пусть думает, будто он самый умный, и вы всегда сможете обвести его вокруг пальца.
