Рипли крепко обнял жену: возможно, эта ночь была последней, которую они проводили вместе.
– Ну, вот это уже кое‑что.
– Насколько я понимаю, – заметив, что он не слишком доволен, сказала новоявленная герцогиня, – исполнение супружеского долга не может считаться идеальным, если дама не падает в обморок.
– Или не кричит. Желательно и то и другое.
Она повернулась в его объятиях, так чтобы взглянуть в лицо.
– Неудивительно, что я ничего не вычитала в книгах в Ньюленд‑хаусе, неудивительно, что мама говорила обиняками.
– Ах да, книги… – усмехнулся Рипли. – У меня обширное собрание безнравственных книг. Некоторые весьма старые, хотя ни одна из них, конечно, не идет ни в какое сравнение с «Библией» Мазарини, где подвижные литеры.
– Первая книга с подвижными литерами.
Рипли рассмеялся.
– Я также могу считаться счастливым обладателем обширной коллекции скабрезных карикатур, в том числе прекрасной серии непристойных рисунков Томаса Роулендсона4. Кстати, куда бы вы пристроили книги непристойного содержания согласно вашей классификации?
– В раздел натурфилософии, – сказала Олимпия. – А может, в зависимости от жанра… Смотря что.
Он прищурился.
– Похоже, вам уже знакомы подобные иллюстрации. Мне следовало догадаться.
– Боккаччо, Овидий, Чосер. Но если ничего не знаешь, то от подобных книг будет мало проку. Теперь я их прочитаю заново, новыми, так сказать, глазами.
– Жаль, вам не попалась «Школа Венеры»: вы бы много чего узнали. Эпоха короля Карла Второго, кажется. Там описывается, в откровенных подробностях, все, чем занимаются мужчины и женщины. Иллюстрации прилагаются.
У нее глаза полезли на лоб, и определить их цвет сейчас, при мерцающих свечах, было совершенно невозможно.
– Неужели? Похоже, именно это мне и было нужно, когда я рылась в дядиной библиотеке. Но я же не знала, где искать!
– Если у него есть подобные книги, он, без сомнения, держит их под замком, – предположил Рипли. – Как, должно быть, и ваш батюшка.
– Не уверена, что папа вообще знает, какие книги есть в его библиотеке, – сказала Олимпия. – И никогда не узнает, поскольку его книги теперь принадлежат нам. Надеюсь, вы подумали, куда мы их будем ставить.
В обмен на щедрое денежное вознаграждение библиотека графа Гонерби становилась частью приданого Олимпии – таково было условие, которое Рипли в последний момент включил в брачный договор.
– Ставьте куда пожелаете, – пожал плечами он. – Мы можем расширить библиотеку здесь или перевезти книги в дом в Линкольншире. Или в другой. Переставляйте книги как захотите. Здесь найдутся и никчемные издания, от которых вы захотите избавиться. Вам будет чем заняться, однако я не сомневаюсь, что в этом смысле лорд Мендз предложил бы вам гораздо больше.
Олимпия приподнялась на локте.
– Я не собиралась посвятить свою жизнь классификации книг в вашей библиотеке, милорд!
– Рад это слышать, потому что у меня столько нереализованных фантазий!
Если бы он знал, какое это счастье – быть женатым, обзавелся бы супругой давным‑давно! Но это должна была быть только Олимпия. Но ничего: раскисать ни к чему – у них полно времени.
– Что же, если мне суждено всю жизнь провести в постели…
– Нет‑нет, я не настаиваю: есть множество других интересных мест.
– Если мне суждено всю жизнь провести в исполнении супружеского долга, – поправилась Олимпия, – то меня радует мысль, что у вас живое воображение, фантазии…
Он сверкнул хищной улыбкой.
– Даже не представляете, какие, дорогая: шокирующие. Вот например: вы, как хозяйка моего дома, закатываете грандиознейшие в Лондоне балы и самые роскошные званые обеды. Мы с вами будем кататься в парке и выезжать верхом. При этом вы, как законодательница мод, станете носить самые смелые наряды.
– Шокирующие.
– Одно дело – холостой герцог, и совсем другое – женатый, – продолжал Рипли. – Общественные обязанности, знаете ли. И, как вам известно, я очень люблю повеселить публику. Но отныне весь город будет говорить о моих званых обедах совсем по другой причине. Представьте, как отвалятся челюсти, когда высший свет узнает из «Утреннего обозрения» Фокса, что мы принимали у себя королевскую чету!
– Уже вижу, как от удивления джентльмены падают со стульев в своих клубах, – подхватила Олимпия. – Вообще‑то я и свалилась бы с кровати, если бы меня не держали.
Она ласково взъерошила ему волосы, и Рипли с радостью осознал, что счастлив от ее прикосновений, ее голоса, гладкости кожи, восхитительного тела, улыбки, грусти, смеха. А как она смотрит на него – как будто в нем одном сосредоточен весь ее мир. Ну почему он так долго ждал? Как мог быть таким слепым?
– Может, мы наконец станцуем вместе? – спросила Олимпия.
– Обязательно! – Рипли подумал о клятвах и обещаниях, которые, возможно, нарушит, сам того не желая: все зависит от того, что принесет завтрашнее утро, – и поспешил добавить: – Если угодно, давайте начнем прямо сейчас.
– Вы хотите сказать – сделаем вид, будто танцуем? – уточнила она.
– Нет. – Рипли сел, поцеловал ее в макушку, потом нос и, поднявшись с постели, разыскал ее ночную сорочку. – Это же был бы скандал на весь Лондон, если бы мы танцевали голыми.
Олимпия тоже встала, он набросил ей сорочку через голову, а она со смехом натянула рукава и завязала ленту. Рипли накинул халат, затянул пояс и приказал:
– Встаньте у камина, притворитесь, будто беседуете с вашим драгоценным Мендзом, и ведите себя как самый педантичный «синий чулок» на свете.
– Тогда мне нужны очки! – воскликнула Олимпия, схватила очки с ночного столика, нацепила на нос и проследовала к камину с таким видом, будто находится в бальном зале.
Ах, эта манящая походка! Так могла шествовать царица Савская. Или Клеопатра.
Сделав серьезное лицо, Олимпия начала беседу с одной из фигурок, что стояли на каминной полке. Это был сидевший за письменным столом и занятый письмом джентльмен в одеждах времен дедушки Рипли.
– Полагаю, вы ошибаетесь, лорд Мендз. Насколько я понимаю, самой первой книгой, где использовались гравировальные доски, была книга Антонио ди Сиены «Святая гора Господня», с тремя редкими гравюрами по эскизам Сандро Боттичелли.
Рипли пересек комнату и остановился перед женой. Правая лодыжка давала о себе знать, но он старался не хромать.
– Леди Олимпия, приглашаю вас на танец!
Изобразив гримасу недоумения, она взглянула на него:
– Не помню, чтобы вы просили у меня танец, ваша светлость, и чтобы я давала согласие.
– Я и не просил, но делаю это сейчас. И помните, что я герцог, а значит, отказа не приму.
