Конвоиры остались в коридоре ИВС. Наручники с Лосева сняли. Уланов налил чаю, разложил бутерброды, пригласив отведать, чем бог послал.
– Задабриваете, – кивнул заключенный. – Что ж, это хорошо.
– Кому?
– Мне. Если ничего и не получу от вас, так хоть поем нормально.
– Ну, ешьте, ешьте, – кивнул Уланов. – А то, глядишь, еще годков десять не придется докторской колбаски отведать.
Лосев сверкнул на него глазами. Но бутерброд из зубов не выпустил.
Прожевав, он посмотрел на оперативника:
– Вот чувствую, я вам сильно не нравлюсь.
– Почему? – пожал плечами Уланов. – Возможно, вы заслуживаете всяческого уважения, любите собак, женщин и детей.
– Есть такое, – кивнул Лосев.
– Мне не нравится, чем вы занимались.
– Чем же таким предосудительным я занимался?
– Вывозили за рубеж народное достояние. То, что принадлежит нашей стране.
– А, это все узость мышления. Границы, таможни – насколько же они условны. Люди сами чертят линии, чтобы осложнить себе жизнь. Какая разница, на чьей территории будет икона Казанской Богоматери? В Германии, в России. Главное, чтобы она не сгнила на чердаке. Чтобы продолжала радовать людей – немецких или русских. В семнадцатом году мы эти иконы миллионами на дрова рубили. А теперь вывезти нельзя.
– Как Высоцкий поет: мы все-таки мудреем год от года, распятья нам самим теперь нужны.
– Ну да. Они – богатство нашего народа, хотя и пережиток старины. Слышал.
– Все вывезете, что в стране останется? Голые стены?
– В мире все останется. Мы – граждане Земли. А вы низко летаете.
– Зато в своем воздушном пространстве, – усмехнулся Уланов. – Вы лет десять этим занимались?
– Ну, – Лосев пожал плечами.
– Как удалось столько продержаться?
– Да были люди. Давали работать.
– А потом?
– А потом решили, что я злоупотребляю их доверием.
Контрабанда, особенно с произведениями искусства, – это излюбленная нива спецслужб – и советских, и западных. Антиквариатом расплачиваются с агентурой. На почве антиквариата осуществляются вербовки. Поэтому везде, где контрабанда, там пасется чекист, притом не с целью ее пресечения, а из-за каких-то хитрых оперативных комбинаций. Вот и Лосев, похоже, попал в самую гущу оперативных мероприятий и сделал что-то не так.
– Ладно, это уж точно не мое дело. – Уланов не собирался лезть в чужой огород ни за какие коврижки.
– Уже и не мое, – добавил Лосев. – Меня списали. Попользовались и выкинули.
– Жил бы как все.
– Работал бы за сто двадцать рублей.
– Лучше, чем лес валить.
– Дорожные знаки.
– Что?
– Мы дорожные знаки там делаем. А я музыкант вообще-то. И делаю дорожные знаки…
– На меня аж слеза накатила, – хмыкнул Уланов.
– Так что за такие вот подлянки я вас, товарищей из органов, и не люблю. И вряд ли когда-нибудь полюблю.
– Любить не обязательно. А вот помочь надо.
– Вы по поводу того ордена Ленина? Меня уже спрашивали. Не помню я ничего, – небрежно кинул Лосев, в глазах мелькнула усмешка.
– Слушай меня, зека Лосев. Ты врешь и даже не скрываешь этого… Ты будешь говорить со мной. Или я тебе испорчу жизнь. Ты же знаешь, как за колючкой ее легко испортить.
– Легко, – согласился Лосев. – Только моя жизнь уже испорчена.
– Будет гораздо хуже. Тебя раздавят как клопа…
– Вот все вы в этом. Угрожать, давить. Нет, чтобы с человеком по-хорошему. По-доброму. Узнать, а что у него на душе…
Тон был дурашливый. Но Уланов понял все недосказанное. Лосев давно продумал линию поведения. Отказавшись говорить в колонии, он был уверен, что его этапируют в Москву – а для зека это такая турпоездка, полная новых ощущений. Кроме того, он с самого начала решил торговаться. Притом не с местными оперативниками, а с москвичами, у которых гораздо больше полномочий.
– Хорошо, давай поговорим о душе, – согласился Уланов. – Что ей, мятущейся, надо?
– Душе нужна свобода.
– Как ты понимаешь, не раньше чем через девять лет. И нет никакой силы, которая тебя освободит сейчас.
– На сейчас уже не надеюсь. Мне нужно условно-досрочное. Которое, как мне пообещал кое-кто, я никогда не увижу.
– Раньше через пять лет все равно не выпустят. По закону.
– Я знаю. Но это не девять… Я слышал, в личных делах заключенных делают такие отметочки. Которые в нужный момент превращаются в условно-досрочное. Не так?
– Не совсем. Но недалеко от истины.
– Так за чем дело стало?
Этот вопрос Уланов заранее обговорил со Штемлером. И они решили, что могут пообещать Лосеву такую плату. Вопрос с УДО, даже отсроченный на несколько лет, они решить были вполне в состоянии.
– Тогда придется поверить мне на слово, – сказал Уланов.
– Я поверю, – кивнул Лосев. – Уж по такому делу вы вряд ли обманете.
– Получишь свое УДО, – произнес Уланов. – Только если туфту не прогонишь.
– Обижаете, – покачал головой Лосев. – Орденок этот я у Гетмана прикупил.
– У кого?
– Гетманом кличут. Как фамилия, точно не знаю. Зовут Брониславом.
– Бронислав Гетман. Кто по масти?
– Коллекционер. По московским клубам нумизматов и фалеристов околачивался. У него всегда можно было ордена и монеты золотые купить. Можно что-то ему и продать.
– Ясно. Барыга… А телефон, адрес?
– У меня нет. Все, что знаю…
– Понял… Если в цвет – мы свой должок помним.
– Буду ждать. Тем более условия для ожидания у меня вполне комфортные.
– Ждущие дождутся, – кивнул Уланов, прикидывая, как установить этого самого Гетмана.
Глава 8
Агафон Порфирьевич Жуйко дослужился до подполковника особого отдела на Дальнем Востоке. После выхода на военную пенсию он вернулся в родную Москву, работал в режимном отделе закрытого НИИ, пока не завершил трудовую деятельность. Теперь всю свою неуемную энергию он направил на коллекционирование полковых знаков Российской империи. Пустил глубокие корни в сообществе фалеристов. И знал об этой сфере жизни все, широко используя для сбора информации старые навыки.
Сотрудничать он Уланову предложил добровольно. Со словами: уж очень много антисоветской сволочи и спекулянтской нечисти развелось.
Жуйко помог изобличить разбойную группу, провожавшую коллекционеров от магазина «Нумизмат» на Таганке. При его помощи прищучили шайку цыган, промышлявших кражами в клубе фалеристов в кинотеатре «Улан-Батор». Получив известие о гибели адмирала Богатырева, он пообещал разбиться в лепешку, но докопаться до истины. До настоящего времени обещание оставалось невыполненным. И вот теперь появилась возможность помочь старому особисту сдержать свое слово.
