Приветливости в нем не добавилось. Он был все так же подчеркнуто сух, не склонен к лишним разговорам. Ну и ладно. У Уланова был перечень вопросов, и пора было начинать их задавать. Поехали:
– Вы на Трехгорном Валу живете?
– Да.
– Работаете в Минздраве?
– Да. Заместитель начальника ХОЗУ.
– Ваша дочка с отличием закончила школу. Будет поступать в медицинский?
– Да.
Уланов задавал вопросы, в большинстве своем не относящиеся к делу. Но его целью было не получить ответы. Просто психологи установили – чтобы подсознание человека вошло в режим контакта и был пробит черепаший панцирь отторжения и недоверия, нужно, чтобы собеседник пять-шесть раз подряд сказал да. Гетман и сказал. И чувствовалось по тону, что это срабатывало. Начиналось втягивание в диалог.
– Ну, вот и отлично, – кивнул Уланов. – Теперь старый вопрос – про орден Ленина.
– Я исчерпывающе ответил, – буркнул Гетман.
– Бронислав Анатольевич, дело на контроле в ЦК. Вы единственный знаете, что к чему. Неужели вы думаете, что мы оставим вас в покое?
– Но я правда ничего не знаю! – с нотками злости произнес допрашиваемый.
– Вот, – Уланов вытащил из кейса пачку объяснений. – Показания двух десятков ваших клиентов. Которых вы так изящно обманывали при скупке вещей.
– Это я предметы для коллекции собирал! – рявкнул Гетман.
– Вы скупали золото. Говорили – на лом и переплавку. Это, Бронислав Анатольевич, статья восемьдесят восьмая. Там наказание вплоть до расстрела. Конечно, у вас масштабы не те, так что жизнь вам сохранят. Но с учетом обстоятельств лет двенадцать получите легко.
– Что? Да я просто коллекционировал монеты!
– Тут ведь как повернешь дело… Мне сказали вам официально передать. Двенадцать лет. – Уланов посмотрел на часы и сказал: – Все, некогда мне с вами лясы точить.
Он нажал на кнопку, и тут же появился проинструктированный заранее выводной – при сигнале он должен был прибыть незамедлительно.
– Забирайте, – равнодушно махнул рукой Уланов.
– А как… – начал было Хмельницкий.
– До свидания, Бронислав Анатольевич. Разговор закончен…
Через час позвонили из ИВС и сказали, что арестованный просит встречу с оперативником, с которым только что говорил.
– Обойдется, – сказал Уланов. – Пускай посидит.
Он знал, что Гетману нужно время, чтобы дозреть. Сейчас он затеет препирательства, торг, обязательно соврет. Нет, как хороший шашлык, допрашиваемый должен быть промаринован не менее суток…
Глава 12
Ночью у Уланова страшно разболелся зуб. Хотелось лезть на стенку. Он еле дотерпел до утра и направился в ведомственную стоматологическую поликлинику.
Там стоматолог сначала хотел ставить пломбу, но потом оставил эту мысль и с каким-то мрачным удовлетворением проинформировал:
– Случай запущенный. Будем драть.
Выдрать сразу не получилось, все кончилось небольшой операцией и несколькими шприцами обезболивающего, которое никак не хотело действовать. В результате следующий день Уланов трупом провалялся дома, изредка постанывая. Лежал бы и дальше, но дела не ждали.
Утром, бледный, как вампир, он явился в кабинет. И узнал, что Гетман извел весь персонал ИВС призывами подать ему немедленно того самого муровца.
Подать так подать. Уланов ждать не стал и тут же отправился в ИВС.
От гонора Гетмана не осталось и следа. Показная неприступность и строгость ушли. Было заметно, что человек подавлен, дезориентирован и не знает, что делать.
– Ну что, продолжим разговор? – спросил Уланов, приглашая Хмельницкого присаживаться.
– Да, – кивнул тот, устраиваясь на краешке стула.
– Насколько я понимаю, за то время, что мы не виделись, в вашей памяти произошли изменения к лучшему.
– Ну как сказать, – замялся Гетман. – Я пытался вспомнить. Какие-то варианты. Могу попытаться помочь. Но… Даже не знаю.
– А я все отлично знаю, – сказал Уланов. – Я сейчас ухожу. А вы остаетесь.
– Но…
– Времени нет у меня с вами возиться, Бронислав Анатольевич. Дел просто тьма. Вон, нужно материалы готовить на возбуждение в отношении вас дела о незаконных валютных операциях. А это бумаги, бумаги. Так что поймите меня.
Гетман потупился. Потом поднял глаза:
– Хорошо. Расскажу все. При одном условии.
– Каком же?
– Мы забываем о валютных операциях, – произнес Гетман, а потом добавил твердо: – Или так. Или никак.
– Что же, такое возможно. Только при двух условиях. Первое – информация должна быть значима и действительно помочь нам.
– Поможет. Непременно…
– Второе – вы говорите все, как было. То, что играет против вас, в протокол не попадет. Останется между нами. Но я должен знать все.
Гетман замялся, потом кивнул:
– Принимаю.
– Как на исповеди, Бронислав Анатольевич… Учтите, я увижу, когда вы начнете юлить и лукавить. Простите, но у вас это на лице написано.
– Плохо вы меня знаете, – с прорезавшейся былой гордостью произнес Гетман.
– И надеюсь, после нашего разговора ближе не узнать. Поговорим и разойдемся. К обоюдному удовольствию… Кто вам продал орден?
– Роман Шушканов. Из Иваново.
– Сказал, где взял?
– Нет!
– Бронислав Анатольевич, – укоризненно произнес Уланов. – Мы так не договаривались.
– Да, я знал. – Гетман нервно сцепил пальцы, хрустнул ими, и у него будто сорвало вентиль. – Все я знал! И крал он для меня. Довольны?
– Поподробнее.
– Я с ним познакомился году в семьдесят девятом. Парень очень любил деньги. Фарцевал немного, за что его выгнали из Ивановского университета. Мне таскал какие-то не слишком дорогие монетки. И мечтал о большем.
– И вы ему это большее предложили.
– Был грех… Я ему сказал – что ты по копеечке хватаешь. Парень неглупый, обаятельный, можешь в доверие входить. Ветеранов много, которым уже о душе надо думать, а не о земном. Езжай к ним под видом журналиста. Отвлеки внимание и незаметненько орденок щипчиками от планок отцепи. За каждый по восемьсот-девятьсот рублей получишь…
– И как? – спросил Уланов, прикидывая, сколько же народу этот паук научил такому незамысловатому способу личного обогащения.
– Стахановец! Стал таскать чуть ли не каждую неделю то орден Ленина, то Звезду Героя.
– И вы покупали?
– Покупал я. Покупал. Может, не прав был, не знаю. Но сделанного не воротишь.
