– Да-да! Я сделаю прямо сейчас! Мы команда. Мы все исправим. Не грусти! – Рокки уносится по туннелю в спальный отсек.
Я сверяюсь с наручными часами.
– Полная тяга отключится через тридцать четыре минуты. После этого можно использовать жуков для перехода в режим центрифуги.
Рокки застывает на месте.
– Опасно!
– Знаю. Но для опыта нужна гравитация, и я не хочу ждать одиннадцать дней. Лучше провести время с пользой.
– Жуки расположены для тяги, а не для вращения.
Рокки прав. В данный момент наше реактивное движение, мягко говоря, примитивно. У нас нет ни сервоприводов, ни кардановых подвесов
[180] для отклонения вектора тяги. Мы, словно мореходы шестнадцатого века, только с зондами вместо парусов. Хотя нет. С помощью парусов корабли могли изменять курс. А мы больше похожи на колесный пароход со сломанным рулем.
В принципе, все не так уж плохо. Мы можем слегка менять курс, регулируя тягу, которую выдает двигатель каждого жука. Именно так Рокки недавно остановил вращение корабля.
– Думаю, стоит рискнуть.
Рокки прибегает обратно и останавливается прямо надо мной.
– Корабль начнет вращаться криво. Мы не сможем размотать кабели. Они перепутаются.
– А мы сначала наладим вращение, затем отключим жуков и только тогда размотаем кабели.
Рокки в ужасе отшатывается.
– Если корпус не разделен, перегрузка слишком велика для человека.
Это действительно проблема. Мне в лаборатории нужна гравитация в 1 g, когда корабль полностью разделен на две половины. Чтобы получить такой момент инерции при неразделенном корпусе, корабль должен вращаться очень быстро. Прошлый раз, когда мы проделали этот трюк, я вырубился в пилотском кресле, а Рокки чуть не погиб, спасая меня.
– Ладно… – задумчиво произношу я. – А если так: я лягу в складском отсеке под спальней. Там ближе всего к центру корпуса и перегрузка будет наименьшей. Со мной все будет в порядке.
– А как ты сможешь управлять центрифугой из складского отсека, вопрос?
– Я… ммм… перенесу панель управления из лаборатории в складской отсек. И проложу удлинительные кабели питания и передачи данных. Да! Это сработает.
– А если ты потеряешь сознание и не сможешь управлять, вопрос?
– Тогда ты остановишь вращение, и я очнусь.
Рокки раскачивается вперед-назад.
– Плохо. Другой план: ждем одиннадцать дней. Добираемся до моего корабля. Вычищаем твои топливные баки. Дезинфицируем – чтобы точно никаких таумеб. И заправляем топливом с моего корабля. И тогда снова можно пользоваться всеми функциями твоего корабля.
– Я не желаю ждать одиннадцать дней, – мотаю головой я. – Хочу приступить к работе сейчас.
– Почему, вопрос? Почему не подождать, вопрос?
Конечно, Рокки совершенно прав. Есть риск, что я погибну, или произойдет разгерметизация корпуса «Аве Марии». Но я просто не смогу одиннадцать дней сидеть сложа руки, когда меня ждет столько работы! Как объяснить, что такое «нетерпение» существу, которое живет семь веков?
– Это человеческая черта.
– Понимаю. Не совсем, но… понимаю.
* * *
Раскрутка корабля прошла по плану. Для этой работы Рокки выбрал «Ринго», а «Джона» и «Пола» отключил. «Джордж» по-прежнему на борту, на всякий случай.
Перегрузки при наборе скорости вращения ощущались жестко – врать не стану. Но я достаточно долго оставался в сознании и успел выполнить все шаги по переходу режима центрифуги вручную. Потихоньку я набиваю в этом руку. Наконец, я почувствовал приятную 1 g.
Да, я не захотел ждать и сильно рисковал, но зато на следующие семь дней с головой ушел в научную работу. Рокки сдержал обещание и смастерил испытательную камеру. Как и все, что делает эридианец, камера функционировала безотказно. Вместо неудобной крошечной вакуумной камеры я получил нечто, напоминающее большой аквариум. Ксенонит спокойно выдерживает огромное атмосферное давление даже на широкую плоскую поверхность. «Смелее!» – будто говорит он.
У меня в распоряжении, скажем так, неисчерпаемый запас таумеб. «Аве Мария» превратилась в автобус для вечеринок, битком набитый таумебами. Мне нужно лишь открыть кран подающей топливной трубки, которая некогда вела к генератору.
* * *
– Эй, Рокки! – кричу я из лаборатории. – Внимание, сейчас я выну из шляпы… таумебу!
Эридианец топает по туннелю из командного отсека.
– Полагаю, это очередная земная идиома, – догадывается он.
– Да. На Земле есть развлечение под названием «телевидение» и…
– Можешь не объяснять. Лучше скажи, есть ли результат?
Рокки прав. Я бы долго объяснял инопланетянину, что такое мультфильмы.
– Да, кое-что выяснить удалось.
– Хорошо-хорошо. – Рокки присаживается поудобнее. – Рассказывай! – Эридианец пытается скрыть волнение, но его голос звучит выше обычного.
Я делаю приглашающий жест в сторону большой камеры с экспериментом.
– Между прочим, работает идеально.
– Спасибо. Расскажи про результаты.
– Для первого эксперимента я создал атмосферу Эдриана. Я поместил туда предметное стекло с астрофагами и добавил к ним таумеб. Таумебы выжили и съели всех астрофагов. Чего и следовало ожидать.
– Конечно. Они в родной среде. Но это доказывает, что оборудование исправно.
– Именно. Я провел серию опытов, чтобы выяснить предел выживания таумеб. В атмосфере Эдриана они выдерживают от минус 180 до плюс 107 градусов Цельсия. Вне этого диапазона они погибают.
– Впечатляющий диапазон.
– Да. А еще они выдерживают условия, близкие к вакууму.
– Как в твоих топливных баках.
– Да. Но не полный вакуум, – хмурюсь я. – Им нужен углекислый газ. Хотя бы немного. Я создал атмосферу Эдриана, но вместо углекислоты закачал аргон. Таумебы не питались. Они впали в спячку. И умерли от голода.
– Логично, – говорит Рокки. – Астрофагам нужен углекислый газ. Таумебы из этой же экосистемы. Им тоже требуется углекислый газ. Откуда взялся углекислый газ в топливных баках, вопрос?
– Я подумал о том же! – восклицаю я. – И сделал спектрограмму суспензии из топливных баков. В ней полно растворенного CO2!
– Наверное, в астрофагах содержится углекислый газ. Или образуется в процессе их разложения. Часть астрофагов в топливных баках со временем погибла. Не все клетки совершенны. Дефекты. Мутации. Некоторые просто умирают. Из-за мертвых астрофагов в баках образовался углекислый газ.
