Тогда они любили друг друга в самый канун Рождества – на полу, на овечьей шкуре возле камина…
Ее замечание о художнике удивило Анатоля. Она поняла это по тому, как он посмотрел на нее. Такой же взгляд у него был, когда она упомянула, что Василис с викарием любили поговорить об Эсхиле и Пиндаре.
Кристин сдержанно улыбнулась и начала усаживать Ники за стол. Анатоль расположился напротив мальчика, а Кристин села ближе к двери. Место главы семьи осталось пустым. Сердце Кристин заныло. Василиса больше не было с ними.
– Ты тоскуешь по нему? – спросил Анатоль.
Она повернулась к нему. На этот раз в его голосе не было ни издевки, ни цинизма, только любопытство.
Кристин прищурилась:
– А ты как думаешь?
Она схватила стакан для воды, только потом осознав, что он пуст.
Он потянулся за кувшином с водой, наполнил ее стакан и свой.
– Я не знаю, – сказал Анатоль медленно. – Мне кажется, что я многого о тебе не знаю… Ты разбираешься в нидерландских художниках, греческой скульптуре, классической греческой литературе.
Кристин вскинула на него глаза. В них не было ничего, кроме усталости.
– Твой дядя был хорошим учителем, – сказала она. – У меня было пять лет непрерывных занятий с личным наставником, терпеливым, добрым, безгранично знающим и…
Ее голос оборвался. На глаза навернулись слезы.
– Мама? – услышала она голос сына, тонкий детский встревоженный голос.
Это придало ей сил, высушило слезы. Кристин заставила себя улыбнуться, подалась вперед и поцеловала его в макушку.
– Все в порядке, милый. Мама не плачет. – Она снова с трудом улыбнулась. – Как ты думаешь, миссис Хьюз приготовила сегодня пасту?
На самом деле Кристин знала ответ. Домоправительница готовила пасту всегда, когда Ники ужинал внизу со взрослыми.
– Да! – радостно воскликнул малыш. – Я обожаю пасту, – пояснил он Анатолю.
Анатоль широко улыбнулся ему и сказал:
– Я тоже. – Затем он придвинулся к нему и заговорщически добавил: – И твоя мама тоже.
Анатоль покосился на Кристин. Слова сами вылетали из его уст прежде, чем он мог их обдумать.
– Я всегда ее ел, когда ты готовила. Помнишь? – спросил он Кристин.
Опять! Он опять возвращает ее в прошлое. Конечно, она помнит. Она помнит каждый день, проведенный с Анатолем.
Кристин потянулась за стаканом и жадно отпила воды. Тут дверь распахнулась, и вошла миссис Хьюз с тележкой.
– Паста! – воскликнул Ники.
Кристин встала, чтобы помочь накрыть на стол.
Для Ники миссис Хьюз приготовила пасту, но для Кристин и Анатоля ужин был другой. Нежнейшее рагу из ягненка с полентой на гриле и французскими бобами.
Кристин положила несколько бобов на тарелку сына, организовав их в форме башенки, чтобы Ники было интереснее их есть.
– Сколько бобов ты сможешь съесть? – спросила она его с улыбкой.
Кристин повязала нагрудник на шею Ники, так как знала, что миссис Хьюз готовит пасту с томатным соусом и Ники может испачкать рубашку.
После этого она повернулась, чтобы взять с подноса еще несколько блюд, и увидела, что миссис Хьюз ставит на стол две бутылки вина.
– Я взяла на себя смелость… – начала она. – Выбрала вот это, хотя если вы предпочитаете другое, то весь погреб мистера Кириякиса в вашем распоряжении, – продолжила миссис Хьюз. – Я не стала открывать, но надеюсь, мой выбор придется вам по вкусу.
Кристин ничего не сказала, но обиделась. Миссис Хьюз относилась к Анатолю как к хозяину дома.
Анатоля ее отношение ничуть не смущало.
– Оба вина великолепны, – сказал он, читая этикетки, – но я бы оставил вот это. – С этими словами он поставил бутылку на стол. – Спасибо, – добавил он и улыбнулся своей ослепительной улыбкой, такой знакомой Кристин.
На миссис Хьюз эта улыбка подействовала безотказно. Она просияла.
– Останется ли мистер Кириякис на ночь? – спросила она, переведя вопросительный взгляд на Кристин: – Если так, я постелю в…
Кристин отрицательно покачала головой:
– Для племянника моего мужа забронирован номер в гостинице. «Уайт Харт» в Маллоу.
– Хорошо, – отозвалась миссис Хьюз и вышла.
Анатоль вопросительно посмотрел на Кристин:
– Правда?
– Да, – коротко ответила она. – Я забронировала тебе номер.
– «Уайт Харт» подойдет, – сухо отозвался Анатоль.
Но было что‑то особенное в его голосе, что‑то, что беспокоило Кристин.
Она обратилась к Ники:
– Может быть, ты произнесешь молитву.
Ники важно сложил руки подобно херувиму и начал:
– Благодарим тебя, Господи, за посланную нам еду… – В конце он улыбнулся и добавил нараспев: – А если мы будем паиньками, Господь даст нам сладенького. Так говорит Джилес.
– Правда? – спросил Анатоль, обращаясь к Кристин, которая, как и Ники, уже приступила к еде. – Этот званый ужин в следующую пятницу, расскажи мне подробнее.
– Я не так много могу рассказать, – холодно ответила она.
От нее не ускользнуло, как сухо Анатоль спросил ее. Но ей было все равно. Что бы она ни сказала, все равно будет в его глазах виноватой.
Анатоль распечатал бутылку и наполнил их бокалы. У Ники был сок.
– Не жди изысканных блюд, но Баркуты очень гостеприимные. Они типичные землевладельцы, любящие землю, собак и лошадей. Они открытые и легкие в общении. Василису они нравились, несмотря на то что картины в их доме покрыты пылью. Василис предлагал заняться ими, но они сказали, что им и так нравится. Однако их конюшни чище любой картины, у них до сих пор живут кони, потомки тех, что изображены на картинах.
Анатоль засмеялся. Она не слышала его смеха пять долгих лет, и чувства ее всколыхнулись. Румянец вспыхнул на ее бледных щеках. Воспоминания калейдоскопом вертелись в ее голове, заставляя снова чувствовать, переживать, надеяться. Но потом они упали замертво, будто по ним стреляли очередью из автомата.
– Я с нетерпением жду знакомства с ними, – сказал Анатоль, не сводя глаз с Кристин.
Внезапно его голос изменился, стал суше, жестче.
– Джилес Баркут тебе не пара, – сказал он.
Она вздрогнула. Еще один удар в ее сторону. Как долго это будет продолжаться! Он постоянно ее критикует. Его неприкрытая неприязнь к ней может отравлять сознание ее сына.
– Я хорошо это понимаю, – сдержанно сказала Кристин. – Я также осознаю, – продолжила она, поглядывая на Ники, который был так занят поеданием пасты, что не обращал внимания, что происходит за столом, – что не гожусь в жены человеку, чья семья владеет огромными землями с шестнадцатого века.
