Опасаясь, что утратит решимость, Лизетт быстро подошла к Джонатану и положила руки ему на плечи.
– Джонатан, поцелуй меня, – прошептала она. – Мне нужно понять, есть ли между нами искра, или мне предстоит быть лишь твоим заместителем на работе и сиделкой дома. Для меня это важно.
Цвет глаз Джонатана изменился с коньячного на темно‑шоколадный. И в них опять загорелся огонь, при виде которого у Лизетт перехватило дыхание, а ноги стали ватными.
– Как пожелаешь, – тихо ответил он.
Он осторожно взял ее лицо в ладони, наклонил голову и нашел ее губы.
– О… – Этот изумленный возглас вырвался у Лизетт непроизвольно. Сначала поцелуй был неуклюжим и вызывал у нее легкое смущение. Ведь Джонатан ее босс, как‑никак. А она всего лишь его помощник. До сегодняшнего дня ей бы и в голову не пришло пересечь эту линию.
Джонатан издал горловой звук… стон. Его дыхание стало прерывистым. Он притянул Лизетт к себе и с жадностью впился в ее губы. Прижавшись к нему, она животом ощутила, как его тело откликается на нее. Она понимала, что самое правильное – это отстраниться. Разорвать возникшую связь. Однако у нее не было ни малейшего желания быть мудрой.
Джонатан стянул резинку с ее хвоста и запустил руки в густую массу ее волос. Трепеща от удовольствия, она уже собралась повалить его на диван, но тут в ней проснулось доселе дремавшее чувство самосохранения. Оно напомнило ей о том, что это никакая не сказка. Что она собирается ступить на путь, который закончится катастрофой.
Лизетт с неохотой сделала шаг назад.
– Что ж, – как можно небрежнее произнесла она, – думаю, мы получили ответ на вопрос.
Джонатан хмуро уставился на нее.
– Это не предмет для шуток. Я не общался бы с другими женщинами, если бы ты стала моей женой. От тебя я ожидал бы того же.
Лизетт захотелось рассмеяться. Мысль о том, чтобы спать с другим мужчиной, будучи замужем за боссом, звучала для нее полной нелепостью. Только Джонатан неправильно истолковал бы ее реакцию, если бы она сейчас засмеялась. Поэтому она сдержалась.
– Конечно, – сказала она. – Но сначала нам надо решить, каким станет наш брак, удобным для нас обоих или невероятно сложным.
Он сложил руки на груди. На его лице отразилось типично мужское упрямство.
– Тут нечего решать. Ты знаешь, что я прав. У нас лишь один путь. Если только ты не передумала насчет помощи мне.
Лизетт вздернула подбородок.
– Не надо на меня давить. Я хочу изучить все за и против. Ты был прав, когда назвал меня решительной. Но я никогда не была импульсивной. И сейчас не собираюсь становиться таковой.
– Тогда до вечера вторника, – твердо произнес Джонатан. – Мой отец с ночевкой едет на рыбалку с отцом Джей Би. Экономка приготовит для нас еду, и мы сможем погулять по пляжу.
Лизетт кивнула:
– Ладно. Кстати, ты тоже можешь передумать. Я знаю, диагноз загнал тебя в штопор. Мало кто на твоем месте спокойно воспринял бы такую весть. Поэтому дай себе время на то, чтобы все тщательно обдумать. Я не обижусь, если ты найдешь другой выход из этой ситуации.
Только она не сказала, что, если он найдет такой выход, она уволится.
– Я уже выработал идеальный план, – сокрушенно качая головой, сказал он. – Остается только воплотить его в жизнь.
– Отлично.
Он взял свой бумажник и ключи.
– Ты утром в офисе?
Она многозначительно изогнула бровь.
– Естественно. Где я еще могу быть?
Кивнув, он пошел к двери.
– Тогда до встречи.
– Подожди! – окликнула его Лизетт, когда он уже вышел за порог.
– Что?
– Джонатан… – Она замолчала, прикидывая, как заговорить на беспокоящую ее тему.
– Ну что? – На его лице явственно читалось нетерпение. Судя по всему, он спешил уйти. И это было удивительно после того, как он с удовольствием провел в доме Лизетт столько времени.
– Ты совсем не выглядишь больным, – осторожно произнесла она, стараясь не разозлить его. – Я знаю о твоих головных болях, но ты не допускаешь, что врач мог ошибиться?
На его щеках заиграли желваки, руки непроизвольно сжались в кулаки.
– Ты не понимаешь, – ответил он. – За последние девять месяцев я побывал у полудюжины высококлассных специалистов. Я не встретил Рождество с сестрой только потому, что один из этих чертовых докторов предложил мне провести неделю в пустыне и помедитировать.
– Не обижайся, – с усмешкой сказала Лизетт, – но все это совсем не похоже на тебя.
– Я не обижаюсь. Дело в том, что никто не считал эти головные боли чем‑то серьезным, пока я снова не обратился к своему врачу здесь, в Чарльстоне. Мне стало хуже. Старший рентгенолог прочитал мои МРТ‑ и КТ‑снимки. В заключении все было написано черным по белому. И врач прямо сказал мне об этом. Я больше не могу тешить себя надеждой там, где надежды нет. Я хочу решить проблему лучшим из известных мне способов. Если тебе не нравится мое предложение, я просто найму сиделку, когда придет время.
– А судоходная компания?
– За нее придется взяться Мэйзи.
Пока болела мать, Лизетт хорошо узнала, что такое пустые надежды, но ей все равно было трудно представить, что дни Джонатана сочтены.
– Извини, – тихо проговорила она. – Я больше не буду поднимать эту тему.
– Спасибо.
– Я дам тебе свой ответ во вторник вечером, обещаю.
Джонатан поморщился:
– Зря я тебя во все это втянул.
– Лучше меня ты никого не найдешь, – уверенно сказала Лизетт. – Теперь, когда мамы нет, у меня полно свободного времени. Мы все решим. Обязательно.
– Ты никому ничего не расскажешь?
– Нет. Это будет нашей тайной, что бы ни случилось.
Глава 5
Вернувшись домой, Джонатан прямиком прошел в свой кабинет и принялся изучать сводные таблицы… строить планы на будущее, которое ему, возможно, не суждено будет увидеть. Больше всего на свете ему хотелось поговорить с Джей Би. Джей Би не стал бы утешать его или донимать фальшивым сочувствием. Однако, узнав печальную весть, Джей Би уже не смог бы сохранить ее в тайне от Мэйзи. И это вынудило бы Мэйзи страдать раньше времени.
Джонатан всячески пытался найти несуществующие ответы на множество вопросов. Сколько ему осталось? Доживет ли он до Рождества? Ему не хотелось умирать. Ему хотелось жить. А вдруг семья Тарлтон проклята? Сначала мать, с ее психическим расстройством. Потом отец, у которого здоровье пошатнулось в довольно раннем возрасте. Потом Хартли, с его предательством. Теперь он сам.
