Солнце. Ветер. Весенние цветы.
Неужели она стала частью окружающего мира? Или ей так казалось оттого, что она стала частью его?
Лиззи не могла думать, теряясь в тумане желания. Макс, как и она сама, не использовал язык, но все равно поцелуй казался восхитительно запретным.
Все закончилось слишком быстро. Макс отстранился, и Лиззи открыла глаза и увидела, что он тоже на нее смотрит.
В ее сознании все плыло. Размазалась ли помада? На лице Макса следов не было, так что, видимо, нет. В описании было сказано, что помада отлично держится на губах и не смазывается. Словно создана для бесконечных поцелуев.
Наконец их объявили мужем и женой, и церемония завершилась.
Оригинальный хрусталь в канделябрах, стоящих в бальной зале, заменили, чтобы соответствовать цветам свадьбы. Кроме того, декор дополнился роскошными завесами, свечами и огромными цветочными корзинами, украшенными павлиньими перьями.
Торт был не менее великолепен. Макс видел это четырехуровневое покрытое глазурью сооружение, дожидающееся своего часа на специальной тележке. Однако пока что они с Лиззи и гостями поглощали ужин, приготовленный известным шеф‑поваром и поданный на блестящих позолоченных тарелках.
За их столом сидели главные гости. Шаферы и подружки невесты уже произнесли тосты. Айви, Нита и их мамы выглядели восхитительно в своих исключительно женственных нарядах. С ними также сидела няня маленькой Ниты, готовая унести ее в импровизированную детскую, если ей вдруг захочется поспать.
Среди собравшихся представителей высшего общества отец Лиззи чувствовал себя как рыба в воде. Он казался менее отрешенным, чем обычно, и Макс был этому очень рад.
Макс испытывал странные эмоции, став мужем Лиззи. Некоторое время назад кто‑то объявил игру в «тост и поцелуй», согласно которой жених и невеста должны были целоваться каждый раз, как гости чокались. Макс и Лиззи уже успели поцеловаться по меньшей мере десять раз.
Он склонился к Лиззи и спросил:
– Можно я еще раз скажу тебе, что ты выглядишь потрясающе?
– Ты можешь говорить, что хочешь и когда хочешь, – тихо ответила Лиззи.
– Тогда я буду говорить это при каждой возможности. – Сверкающее платье и роскошные рыжие волосы делали Лиззи особенно привлекательной. Максу хотелось унести ее в постель и там раздеть и отдать должное каждой части ее тела. Но о таком они не договаривались.
В следующую секунду где‑то за их спинами раздался звон бокалов, и Макс немедленно подчинился правилам игры. Он поддел ладонью подбородок Лиззи и прижал губы к ее губам.
Чуть позже они танцевали свой первый танец. Они качались под музыку, прижимаясь друг к другу, и Макс провел пальцами по ее спине, где платье затягивалось шнуровкой, словно старомодный корсет.
– Трудно было надеть это? – спросил Макс.
Лиззи покачала головой.
– Мне помогла Шейла.
Шейла – как и Лиззи, девушка из высшего общества – была подружкой невесты.
– Ей, наверное, не привыкать к подобным торжествам.
– Да, это точно. Но у нас были и помощники – парикмахер, визажист, специалист по маникюру.
Макс собирался сам. Ему не хотелось, чтобы кто‑либо, даже его братья, поправляли ему галстук или закалывали бутоньерку.
– А кто поможет тебе снять платье?
– Я могу это сделать сама. Просто придется быть аккуратной, чтобы не порвать его.
Макс посмотрел ей в глаза, думая о том, что на ней надето под платьем, – о том самом таинственном белье, которое не покидало его мыслей.
– Если не сможешь расшнуровать, обращайся ко мне.
Лиззи едва не споткнулась.
– Ты считаешь, это хорошая идея?
– Не знаю. – Макс сжал ее крепче, не понимая, зачем он это делает. Он только что пригласил ее к себе в спальню, перешел черту, которую нельзя было переходить. – Правда, не знаю.
Макс не был уверен, что произойдет, если они пойдут на поводу у соблазна.
– Может быть, нам обоим следует забыть о том, что я это сказал.
– Да. Не стоит больше упоминать об этом.
И Макс пытался. Но не мог перестать думать о шнуровке на ее платье.
Празднество продолжалось, и гости танцевали, пили и в целом отлично веселились. Когда пришло время снимать подвязку, Макс опустился на колени возле стула Лиззи и взмолился, чтобы Господь наделил его силой выдержать эту пытку.
Он и без того погряз в мыслях о ее нижнем белье, а теперь ему придется трогать ее белоснежные чулки. Чулки с резинкой наверху, которая прочно удерживала их на ногах.
Без пояса и застежек.
Он сидел на полу, положив руку ей на бедро, и тут Джейк вдруг выкрикнул:
– Макс! А ты знаешь, что раньше, когда люди были приземленнее, свадебные гости провожали молодоженов в их спальню и ждали, пока они разденутся, чтобы утащить чулки невесты и бросать их в нее и в жениха, пока не попадут в голову?
– Это не смешно, – отозвался Макс, хотя они с Лиззи засмеялись вместе с остальными гостями.
– Считалось, что это приносит удачу, – сообщил Джейк.
Да уж. Потому что тот жених, по крайней мере, мог заняться любовью со своей невестой, даже если для этого и нужно было получить чулками по голове.
Макс поднял глаза, чтобы встретиться взглядом с Лиззи, готовясь стянуть с нее подвязку, и тут радостные гости зазвенели бокалами, требуя, чтобы он поцеловал ее стройную ногу.
Макс, не собираясь спорить, прижал губы к ее лодыжке, стараясь делать это как можно целомудреннее.
Когда пришло время разрезать торт, Макс уже окончательно запутался в сексуальных фантазиях. Лиззи сняла с его вилки кусочек воздушного десерта, и на ее губах осталось немного бананового крема. Макс подался вперед и слизал его языком.
Лиззи ответила ему не менее жарким поцелуем, и вспышки камер телефонов сверкали вокруг, запечатлевая каждую деталь. Как бы то ни было, их языки столкнулись и переплелись – яростно и сладко.
Макс страстно прошептал ей в ухо:
– Приходи ночью в мою комнату. Я помогу тебе снять платье. – Да, он повторил то, что уже говорил и раньше, но теперь был уверен в каждом слове.
Лиззи тяжело и приятно выдохнула ему в шею, но ничего не ответила.
Дом казался пустым. Все гости и прислуга ушли, оставив Макса и Лиззи одних. Они стояли на лестничной площадке и молчали. В одной стороне была главная спальня, а в противоположной – комнаты Лиззи. Лиззи медлила, не зная, куда идти.
Макс смотрел на нее своими темными глазами. В слабом освещении они казались такими же черными, как и его угольные волосы.
Глубокими. Страстными.
