– А теперь? Вы оставили свои попытки быть другим?
– «Другим» – не совсем подходящее слово. Теперь я стараюсь просто быть лучше. Я не хороший человек, но я делаю все возможное.
– Быть может, это и есть определение «хорошего человека». Делать все возможное, чтобы быть лучше?
– Быть может.
– А вы простили мир, ополчившийся против вас, мистер Ламент? – тихо спрашивает Барри Грей. – Мне кажется, вы многое должны простить.
– Никто из нас не может изменить данного нам от рождения. Мы рождаемся в том мире, в той семье и в том обличье, в котором нам предопределено родиться свыше. С этим ничего не поделаешь. И нельзя осуждать человека за то, кто он по рождению. Можно только за его поступки… и выбор, который он делает на своем жизненном пути.
– А какой выбор сделали вы?
Глава 21
Вы всё не так понимаете
Мани с Элвином вернулись только после двух ночи. Эстер уже спала. Ли Отис тоже. А я расхаживал по комнате взад и вперед, как беспокойная мать, не зная, на что решиться. То ли доехать до бара и выволочь их оттуда, то ли пустить все на самотек. «Они вполне могут позаботиться о себе сами. Обходились же они без меня раньше», – увещевал себя я. «Но до моего появления в жизни ребят их музыку никто не играл и в них никто не стрелял», – возражал я самому себе. «Они и до моего появления в их жизни были молодыми парнями-афроамериканцами, так что им не хуже моего известно, как опасен этот мир», – продолжал я спорить сам с собой. Лишь услышав скрип ключа в замочной скважине, я почувствовал облегчение, выключил лампу и лег на диван, притворившись спящим. Горевший над кухонной мойкой светильник достаточно хорошо освещал помещение, чтобы я сквозь щелки глаз увидел, как ребята двинулись к своей комнате. Они шли обнявшись – как будто слишком много выпили и нуждались в поддержке. А Элвин вроде даже плакал. Тревога тут же прострелила меня, и, не удержавшись, я рявкнул с дивана:
– Что случилось?
Мани подпрыгнул, Элвин замер.
– О черт, Ламент! – ругнулся Мани.
– Ничего не случилось, Бенни. Просто я очень счастлив, – всхлипнул Элвин.
– Он напился. И его переполняет радость, – сказал Мани. Судя по голосу, сам он пьян не был.
Я больше не сказал ни слова, и ребята продолжили свой путь по гостиной до туалета, в котором Элвин опорожнялся без малого пять минут. Объем отлитой им жидкости меня впечатлил. Потом я услышал шум воды, сливавшейся из бачка унитаза и текшей в раковину. Потом она стихла, Элвин вышел, и Мани повел его в спальню, тихо убеждая в необходимости лечь и уснуть. Через несколько секунд свет в коридоре погас, и дверь в их комнату затворилась. «Ну вот! Наконец-то мне удастся заснуть», – подумал я.
– Нам нужно поговорить, Ламент, – заявил Мани, выйдя в гостиную. Он включил лампу и опустился на стул, стоявший под прямым углом к моей кровати.
Мани был уже без шляпы и пальто – рукава рубашки закатаны, лицо и руки мокрые, на волосах маленькие капельки. Похоже, он стал ополаскиваться, чтобы взбодриться, и окатил себя водой сильнее, чем намеревался.
– Эстер не спит? – спросил меня Мани.
– Она провалялась в постели несколько часов. Но не думаю, что ее сон был крепким. Трудно заснуть, когда ты за кого-то волнуешься.
– Вы поэтому все еще не спите? Вы беспокоились за нас, Ламент? – В голосе Мани прозвучала издевка.
– Я пообещал Эстер, что дождусь вас. А вы заставили ждать себя долго.
– И это вас разозлило? Вы ведь не привыкли беспокоиться о ком-то другом, так? У вас нет никого, о ком надо было бы заботиться. Никого, кроме себя любимого – Бенни Ламента! Верно?
– Ты заявил, что нам надо поговорить. Так скажи, что хотел сказать. И отправляйся спасть, прежде чем я тебе врежу разок-другой.
Мани покачал головой, как будто я отчебучил нелепую шутку, но к делу перешел.
– Мать кое-что мне сообщила, когда мы с братом позвонили сегодня домой, – произнес он тихо, но с видимой яростью в глазах.
– Та-а-ак.
– Она сказала, что ей позвонил Бо Джонсон.
Я ждал от Мани любых слов и заявлений, но только не этих.
– Когда? – напрягся я.
Мани пожал плечами, как будто для него это не имело значения. Так оно и оказалось.
– Думаю, после нашего отъезда из Питтсбурга. Не знаю. Мать не уточняла. Она сказала только, что звонил Бо Джонсон. Хотел узнать о тебе. Об Эстер. Он услышал песню по радио. На ток-шоу Барри Грея.
– Черт! Он ее слышал?
– Так мать сказала.
– А что еще она сказала?
– Она сказала ему, что мы здесь. Поем. Наверное, Эстер сообщила Арки, куда мы собираемся направиться, когда дозвонилась ему из тюрьмы.
– Бо Джонсону известно, что мы здесь… – Это был не вопрос, это было утверждение. Единственное, что я уже знал.
– Ему известно! Ну да… Я думал, этот фат умер. И нате вам – он вдруг нарисовался! Стоило его дочери немного прославиться! И назвать его имя на радио! – Мани был взбешен.
Не такой реакции я от него ждал. Я думал, ребятам нравится Бо Джонсон.
– Если я скажу Эстер, что он звонил, она начнет ежесекундно оглядываться, искать его в толпе, терзаться вопросом, когда он появится. Ей этого не нужно. И никому из нас тоже. Нам и так хватает проблем и забот.
– Ты ничего не сказал Элвину?
– Нет. Мы разговаривали по телефону по очереди. Мать сообщила о его звонке мне. Эстер в тот момент слушала Мод Александер. Она даже не удосужилась поговорить с мамой, – проворчал Мани. – Ей должно быть стыдно за себя! Я никому не говорил, кроме вас.
Я встал и сходил за пальто. Вынул из кармана сложенную листовку, расправил ее и передал Мани. А потом рассказал ему о субботней встрече у старой ратуши.
– Я даже не взглянул на него. Я смотрел на здание и все, что происходило вокруг, – объяснил я.
– Не нравится мне это, – еще больше нахмурился Мани.
– Мне тоже.
– Почему он не поговорил с вами сразу, тогда же? Почему себя не назвал?
– Не знаю.
– Может, это был не он?
– Он.
– Почему вы так уверены?
– Я помню его голос.
Я рассказал Мани о восьмилетием мальчике, которым я когда-то был, и о ночном визите Бо Джонсона к моему отцу – только то из всей истории, чем мог поделиться. Братья Эстер знали лишь самые общие вещи и отдельных участников: Мод Александер, Бо Джонсона, Джека Ломенто и даже в какой-то степени Сэла Витале. Но я никогда и никому (кроме Эстер) не рассказывал о своей неожиданной беседе с Бо Джонсоном в детстве. Я даже не был уверен, знал ли о ней отец. Я не болтал и до недавнего времени не придавал ей особого значения.
