– Что же вы хотите теперь от меня? – Она пыталась скрыть
страх.
– Только узнать, кто был вашим сообщником, как вы узнали про
это письмо, и быть уверенным в вашем молчании. И всего этого я надеюсь достичь
наиболее доступными и надежными средствами, которые удовлетворили бы вас.
Его улыбка была заискивающей, но глаза смотрели холодно и
беспощадно.
– Как вы узнали, где я спрятала бутылку?
– Простейшее из всех возможных мест, дорогая, – засмеялся
он. – Во времена «сухого закона» мы, яхтсмены, всегда прятали спиртное в баках
для свежей воды.
– Кстати, вернув письмо, вы могли бы не отдавать меня в руки
полиции.
– Я не отдавал вас. Я просто заявил о каком-то воре – это я
был вынужден сделать. И понятия не имел, что полиция найдет что-нибудь, что
наведет их на ваш след. Я думал, что вы достаточно сообразительны, чтобы не
оставлять улик.
Последние слова он произнес укоризненно, и она, вспылив,
сказала в свое оправдание:
– Это из-за вашей собаки.
– Согласен, это была моя ошибка, – покаялся он. – Я
содрогаюсь от мысли, что она сделала бы с вами, если бы напала на вас.
– Ну вот поэтому я и оставила купальное полотенце, – сказала
она.
– Было слишком много свидетелей ограбления. И я не мог пойти
на попятный после того, как вызвал полицию: я был вынужден идти дальше. И этот
ваш проклятый адвокат! Почему вы обратились именно к нему, к этому Перри
Мейсону?
– А что такое, почему он вам не нравится?
– Слышал, он чертовски умен.
– Поэтому я и обратилась к нему, а не к кому-то другому.
– Сегодня он меня буквально замучил. Конечно, эти проклятые
драгоценности… В то время я и не сообразил, что они все перечислены в страховом
полисе, но, как только Мейсон начал меня допрашивать относительно страховки, я
понял, что пропал. Если бы я предъявил иск страховой компании, они сразу начали
бы расследование, и… словом, я попался, и все тут. Если я теперь не предъявлю
список, то буду обвинен в попытке получить деньги под фальшивым предлогом.
Страховые компании не любят с этим шутить.
– А что произошло сегодня днем? – спросила она, стараясь
тянуть время.
– Окружной прокурор задержал меня еще и после допроса,
сказав, что ему не понравились мои ответы и что, если я не буду вести себя
более разумно, он вообще прекратит дело. Тогда я вскочил, оттолкнул свой стул и
разыграл небольшой спектакль, заявив, что я крупный налогоплательщик и мне
должно оказываться большее уважение, что он может прекратить дело, так как это
мне совершенно безразлично, что я достаточно насмотрелся на него в суде и знаю,
что Перри Мейсон навьет из него веревок, а меня сделает посмешищем, так что мне
наплевать на его советы. Потом я повернулся и ушел из их офиса.
– А что теперь? – спросила она.
– Теперь я хочу договориться с вами об условиях.
– Каких условиях?
– Как бизнесмен, я должен был бы сказать, что хочу поступить
по справедливости, а затем постараться заплатить как можно меньше. Но сейчас я
не чувствую себя бизнесменом, скорее кем-то вроде доброго дядюшки, который
причинил вред кому-то, кого он по-настоящему любит… Так сколько же?..
– За что?
Он поднял руку и стал, загибая пальцы, отсчитывать:
– За полное перемирие. За абсолютное молчание с вашей
стороны в отношении прессы. За имя вашего сообщника и за предание того письма
полному забвению.
– Не думаю, что смогу это сделать. По-моему, это нечестно. И
у меня не было никакого сообщника. Меня совершенно случайно подобрал какой-то
человек в каноэ.
Он пристально поглядел на Дороти, и ей стало не по себе от
этого изучающего взгляда.
– Письмо – фальшивка, – внушительно сказал он. – Можете мне
поверить. Вам будет легче забыть о нем теперь?
– Откуда я знаю, что это – фальшивка?
– Я вам это докажу.
– Докажите, я вас слушаю.
– Не здесь. У меня нет с собой даже письма, не только
доказательства. Но если вы дадите мне возможность, дорогая, я докажу, что это
самая низкопробная фальшивка. И тогда вам ничто не помешает отнестись
снисходительнее ко мне.
Она обдумывала его слова, устало прищурившись.
– И вы заплатите мне деньги?
– Конечно, дорогая, большую сумму… ну, скажем, равноценную
причиненному вам ущербу. В конце концов, Дороти, хотя мы с вами не ладим, но я
человек, которому можно верить.
Она отвернулась, чтобы не встречаться с его пытливыми
глазами, и тут же ее взгляд упал на телефонный аппарат.
– Послушайте, вы нервничаете, вы расстроены и вы немного
боитесь меня, ведь так? – сказал Джордж Олдер.
– Мне кажется, у вас есть какой-то скрытый мотив, иначе вы
бы не…
– Бог мой! – нетерпеливо перебил он. – Я не хочу гласности.
Я стараюсь поступить по справедливости – если только вы предоставите мне эту
возможность.
Он поднялся.
– Дороти, – сказал он. – Я еду обратно на остров. Подумайте
хорошенько. А потом, когда вы поймете логику моего положения, когда вы будете
готовы принять равноценную компенсацию наличными и освобождение от судебного
разбирательства, вы придете ко мне, и я вам докажу, что это письмо –
совершенная фальшивка.
– Когда же это случится?
– В любое время, дорогая, хоть сегодня вечером. Чем раньше,
тем лучше. Я отпущу слуг, а собаку запру в чулан. Я буду ждать.
– Не сегодня. Я…
– Сегодня, – перебил он настойчиво и твердо. – У меня свои
планы. И не забывайте, дорогая, вы все еще виновны в краже со взломом. Хотя и
освобождены под залог, вы по-прежнему обвиняемая по уголовному делу. Ничего
никому не рассказывайте. Просто приходите и позвольте показать вам настоящее
доказательство ложности обвинений, выдвинутых против меня в этом письме, а потом
мы с вами придем к полному взаимопониманию.
Я буду ждать вас, дорогая, только не говорите ничего никому.
И было бы лучше, если бы вы вышли из отеля… так сказать, тайным образом. Ваш
адвокат захотел бы получить свою долю с нашего договора, а мы не хотим давать
ему ни цента из ваших денег. А, Дороти, не хотим?
Он поспешно пошел к двери, задержался на пороге, сказал:
– Помните, я буду на острове ждать вас. Собака будет
заперта, а слуги отпущены. Пройдите прямо через мост, а затем кругом, к двери
моего кабинета. Вы знаете эту дорогу. Спокойной ночи, Дороти.
И закрыл за собой дверь.
