– Минутку, шериф! – перебил его Мейсон. – Сама вырезка и
есть наилучшее вещественное доказательство, а не ваши воспоминания о ее
содержании.
– Очень хорошо, согласен. Вырезка находится здесь.
Мейсон на мгновение заколебался, быстро обдумывая ситуацию,
потом сказал:
– Ваша честь, я возражаю против приобщения к уликам и самого
кошелька на том основании, что нет определенных данных, указывающих на время,
когда он был брошен в воду, и его содержимого на том основании, что они не
имеют отношения к делу, неуместны и несущественны, если только, разумеется,
среди них нет какого-либо предмета, указывающего на владельца этого кошелька.
Особенно я возражаю против оглашения этой газетной вырезки, как и любой другой,
ибо возможно, что обвинение воспользуется этим, дабы посеять предубеждение в
умах жюри против моей подзащитной.
– Ваша честь, – заметил Глостер, – если содержимое кошелька
существенно и важно – а мы настаиваем, что это именно так, – и если в нем
содержатся улики, которые защита стремится скрыть от членов жюри, то, конечно,
возражение защитника не должно повлиять на решение суда о приобщении кошелька и
его содержимого к вещественным доказательствам.
– Дайте мне взглянуть на содержимое, – попросил судья Кэри.
Шериф подал ему конверт.
Судья запустил руку в конверт, пошарил в нем, потом
вытряхнул содержимое на свой стол, тщательно перебрал все предметы и, казалось,
особенно заинтересовался именно газетной вырезкой.
– Эта вырезка из «Экспресс»? – спросил он.
– Утренний выпуск за третье число, – пояснил Глостер.
– В таком случае это кажется существенным. Конечно, суд
позволит приобщить ее к вещественным доказательствам только с целью подтвердить
дату, когда кошелек мог быть обронен в воду. Но содержание этой вырезки не
будет рассматриваться как улика или вещественное доказательство. То есть какие
бы вопросы ни рассматривались в этой вырезке, они не могут составлять часть
улик в этом деле, и членам жюри будет предложено принять во внимание наличие
этой газетной вырезки лишь для уточнения времени.
Мейсон сказал:
– Ваша честь, вы понимаете, что будет совершенно невозможно
для любого человека выполнить рекомендацию суда об ограничении внимания только
датой.
– Ну что ж, – сказал судья Кэри, – суд дает инструкции, а уж
выполнение их лежит на совести каждого из членов жюри.
– Если мы собираемся рассмотреть, – сказал Мейсон, –
обстоятельства, сопутствующие данной части обвинения, предъявленного моей
клиентке, не лучше ли было бы предъявить также все имеющиеся у обвинения факты
и занести в протокол судебного заседания все, что произошло в связи с
обвинением?
– Я не хочу, чтобы это было сделано, – возразил Глостер. – Я
предъявляю обвинение, а если подсудимая пожелает сослаться со своей стороны на
какие-либо оправдывающие ее обстоятельства, это ее право… при условии, если предъявляемые
ею факты будут уместны. Но то, что сейчас просит защита, повторяю, я считаю
неуместным. Мы здесь слушаем дело об убийстве, а не об ограблении, имевшем
место несколько раньше. При помощи этой газетной вырезки мы хотим только
установить, когда кошелек был обронен в воду.
– В таком случае о’кей, – сказал Мейсон. – Я согласен, чтобы
в протокол было занесено, что в этом кошельке находилась вырезка из газеты,
вышедшей в день убийства, а свидетелю обвинения нет надобности оглашать
содержание этой газетной вырезки или приобщать ее к вещественным
доказательствам.
– Я не нуждаюсь в вашем согласии, – возразил Глостер. – И
хочу, чтобы жюри ознакомилось с этой вырезкой.
– Вот видите, ваша честь, – сказал Мейсон. – Шерифу нужно,
чтобы члены жюри прочитали эту вырезку и были настроены предубежденно в
отношении моей клиентки. А весь этот разговор относительно цели, ради которой
вырезка должна быть приобщена к вещественным доказательствам, совершенно
бессмыслен.
– Вопрос о дате здесь чрезвычайно важен, – сказал судья
Кэри. – Если это вырезка из газеты, которая не появлялась в продаже ранее
полудня, а кошелек был найден вечером третьего числа, вскоре после того, как
было совершено убийство, то суд не видит иного выхода, кроме как позволить
приобщить ее к вещественным доказательствам, но ограничить ее использование
только рамками доказательства элемента времени… если советник обвинения
пожелает принять ваше предложение, но, по-видимому, советник этого делать не
желает.
– Очень хорошо, ваша честь! – согласился Мейсон. – Но у меня
есть несколько дополнительных вопросов относительно самого кошелька.
– Спрашивайте.
– Шериф, вы показали, что, когда этот кошелек был извлечен
со дна залива, он был положен в конверт и опечатан. Содержимое было вложено в
другой конверт, и этот конверт был также опечатан.
– Да, сэр.
– И некоторые из присутствовавших написали на конвертах свои
фамилии?
– Совершенно верно.
– А затем конверты были опечатаны?
– Да, сэр.
– Когда это было сделано?
– Почти немедленно после того, как кошелек был извлечен из
воды.
– Что вы имеете в виду, говоря «почти немедленно»?
– Ну, через очень короткое время.
– Что вы называете «очень коротким временем»?
– Я не могу выразиться точнее.
– Через час?
– Я бы сказал, мистер Мейсон, почти сразу же. Я не могу
определить время с точностью до минуты.
– Конечно не можете, – сказал Мейсон. – Вы предпочли бы
сказать об этом в общих чертах. Не правда ли?
– Что вы хотите этим сказать?
– Вы просто не осмеливаетесь связать это с каким-либо
определенным периодом времени.
– Это не так! – покраснел шериф. – Мистер Мейсон, не в том
дело! В тот вечер у меня было очень много забот, и все, что я могу сказать, –
это то, что почти сразу после того, как кошелек был извлечен из воды, я положил
его в конверт и опечатал. Естественно, я не следил за этим по секундомеру.
Глостер позволил себе довольно громко усмехнуться и
посмотрел, как это приняли члены жюри. Одна-две ответные улыбки убедили его,
что он поступает правильно и жюри его одобряет.
– Я обратил внимание, – сказал Мейсон, – что некоторые
подписи сделаны карандашом, другие – чернилами, шериф.
– Совершенно верно. Я расписался чернилами. А некоторые –
карандашом.
– Все подписи сделаны в одно и то же время?
– Все сделаны в одно и то же время.
– Почти сразу после того, как кошелек был извлечен?
