– Не вообще позднее, а просто в более поздний час того же
дня.
– Вы не помните, во сколько это случилось? – спросил Мейсон.
– Нет, точного часа я не помню.
– А точный день?
Шериф опять переменил положение.
– На это я уже ответил, – сказал он.
– А теперь рассмотрим конверт, содержащий вещи, которые
находились в кошельке, – сказал Мейсон. – Там, очевидно, есть ключи, зажигалка,
визитная карточка, и тем не менее подписи и на этом конверте превосходные.
Полагаю, что с ним произошло то же самое, что и с предыдущим.
– Да, сэр.
– Другими словами, люди по вашему предложению расписались на
пустых конвертах, а вы вложили в один – кошелек, в другой – остальные вещи
гораздо позднее.
– Вовсе не гораздо позднее, а очень скоро.
– Вы же сами сказали, что кошелек и его содержимое были
помещены в два отдельных конверта в одно и то же время, и вы показали, что
кошелек был положен в конверт лишь после того, как он совершенно просох.
– Ну и что, все это находилось у меня. И ничего с ними не
случилось, – недоумевал шериф.
– Где же вы оставляли кошелек? – спросил Мейсон.
– В своем офисе.
– Но вы не оставались в вашем офисе все то время, пока
кошелек высыхал там?
– Я его положил перед электрическим камином, чтобы он скорее
сох.
– И как долго он пролежал перед камином?
– Я вам сказал, что не знаю.
– Но, возможно, вы положили кошелек в конверт по прошествии
двух дней?
– Если вы хотите придираться к мелочам, то… не знаю…
– Благодарю вас, – с улыбкой удовлетворенно произнес Мейсон.
– Да, я хочу придираться к техническим мелочам. А теперь, ваша честь, –
обратился Мейсон к судье Кэри, – оказывается, местонахождение этого кошелька не
может быть установлено точно и что вполне возможно, что газетная вырезка могла
быть положена в него когда угодно на протяжении тех двух дней, когда кошелек
высыхал. Суд должен обратить внимание также и на то, что на вырезке нет никаких
заметных следов соленой воды.
– Вырезка лежала в небольшой коробочке, вроде футляра для
румян, – объяснил шериф.
Судья Кэри задумался, нахмурив брови.
– Не думаю, что была какая-то попытка повести суд по ложному
пути, однако шериф должен понимать, что заставить свидетелей расписаться на
пустом конверте было просто недопустимо. Суд не может в настоящее время
приобщить этот кошелек к вещественным доказательствам, но будет иметь его в
виду в дальнейшем ходе судебного разбирательства. Приближается время перерыва,
господин окружной прокурор, и…
– У меня еще несколько вопросов к этому свидетелю.
– Очень хорошо, – разрешил судья.
Манера Глостера заметно потеряла свою торжествующую
уверенность. Теперь он был вынужден обороняться, и это не могло его не злить.
– Что еще вы делали, шериф, когда в тот вечер оказались на
борту яхты обвиняемой?
– Я осмотрел ее и все вокруг.
– И что вы нашли на яхте?
– Нашел юбку, насквозь промокшую от соленой воды спереди, на
том месте, где приходятся колени, если бы особа, на которой юбка была надета,
встала на них. На правой стороне юбки я обнаружил пятно красноватого цвета.
– И что вы сделали?
– Я передал юбку в лабораторию для того, чтобы установить,
не кровь ли это.
– А теперь, ваша честь, – с улыбкой сказал Глостер, – я
совершенно готов уйти на перерыв.
– Отлично, – одобрил судья Кэри. – Суд удаляется на перерыв
до десяти часов утра завтрашнего дня.
Глава 15
Дороти Феннер беспокойно озиралась, ища глазами
надзирательницу.
– Увидимся утром, – сказала она адвокату.
– Минуту, – поднял руку Мейсон, – не уходите, мне нужно
задать вам один вопрос. Дороти, смотрите на меня. Дороти, повернитесь и
смотрите сюда, на меня!
Она в нерешительности повернулась, у нее задрожали губы.
– Нет, нет, – сказал Мейсон, – глупышка вы этакая. Люди на
вас смотрят. Скажите, вы туда ходили? Ходили?
Она опустила глаза.
– Давайте сделаем вид, будто мы разговариваем о каких-нибудь
пустяках, – предложил Мейсон. – Вот… притворитесь, будто вы это читаете. – И он
вынул из портфеля какое-то письмо, положил его перед Дороти. – А теперь
говорите, вы ходили туда?
– Я… я…
– Если вы сейчас вздумаете зареветь, когда на вас глазеют
зрители и за вами наблюдают газетные репортеры, вы подпишете себе билет в один
конец – газовую камеру. Теперь говорите мне правду. Ходили вы туда?
– Да, – почти шепотом произнесла она.
– Продолжайте!
– Он собирался договориться со мной. И так убедительно
говорил… Я поехала туда, как он мне сказал. И нашла калитку открытой, точно как
он мне сказал. Я вошла, прошла к боковому входу, вошла в кабинет и нашла его
лежащим в огромной луже крови. Я подбежала и заговорила с ним. Он не отвечал. Я
встала на колени, потрогала его и поняла, что он мертв. И в этот момент кто-то
за моей спиной пронзительно закричал.
У меня хватило присутствия духа не обернуться, чтобы тот
человек не увидел моего лица. Я просто бросилась вон из дома через стеклянные
двери и побежала к причалу.
Тогда я поняла, что на острове я очутилась в ловушке. Я
слышала, как та женщина бежала за мной, крича и зовя на помощь.
У меня оставались в запасе секунды, но я быстро сообразила,
что на причале есть сигнал тревоги, который можно отключить минуты на три, если
нужно воспользоваться одной из лодок. Я отключила его, выбежала на пирс и нашла
небольшую лодку, привязанную там.
Я прыгнула в нее и отвязала канат. Когда я прыгала, то,
должно быть, уронила в воду кошелек, но в тот момент была слишком взволнована,
чтобы заметить это.
Я знала, что у меня на юбке, на колене, большое пятно крови
и что кровь прошла насквозь, до чулка. Я отгребла на середину залива, потом,
прежде чем подняться на свою яхту, сняла юбку и, как могла, отстирала кровавое
пятно. Потом поднялась на яхту, быстро переоделась в рабочие брюки, прыгнула в
лодку, погребла к берегу, а когда доплыла, сложила весла и оттолкнула лодку
ногой. Потом дошла до автобусной станции и села в автобус. Только когда я уже
ехала в город, то заметила, что потеряла кошелек. Однако я всегда ношу при себе
запасной ключ от номера и долларовую бумажку в верхней части чулка, поэтому мне
удалось благополучно добраться до дома.
