– А вы полагаете, что она виновна? – спросила Делла.
– Я не могу ответить на этот вопрос, пока не будут
представлены все улики, – ответил Мейсон. – Теперь я не могу верить ни одному
ее слову, и самое дьявольски скверное то, что мне нужно ее защищать.
– Я не понимаю, почему вы обязаны ее защищать, – сказала
Делла Стрит. – В конце концов, вы…
– В конце концов, – перебил ее Мейсон, – это я, болван,
подобрал ее в каноэ в субботу вечером после ее эскапады, и я боюсь, что Клод
Глостер не только подозревает это – у него, возможно, имеются какие-то
вещественные доказательства на этот счет. В зале суда поговаривают, будто бы он
хвастался, что у него на руках все тринадцать козырей. Посмотрим еще, что нам
расскажет Пит Кадиц.
– Может быть, она все-таки говорит правду, Перри? А если
нет, значит, она придумывает сейчас что-нибудь такое, чтобы доказать, что она
сделала это в целях самозащиты, – вслух размышлял Пол Дрейк. – Ведь перед тем
как прикончили Олдера, там шла, должно быть, отчаянная борьба. Не то чтобы
кто-то просто выхватил револьвер и выстрелил в него… Один из моих людей, я говорил
тебе, Перри, был там и видел царапины на внутренней стороне двери чулана,
обшитой панелью. Он говорил, что собака была в неописуемой ярости, стараясь
вырваться из чулана. Царапины были настолько свежие, что в некоторых местах еще
висели крохотные стружки, оставшиеся после когтей.
– Я пытался представить себе, что там вообще могло
происходить, – задумчиво проговорил Мейсон. – Это дело рук какого-то мужчины
либо женщины, которая отчаянно боролась за свою жизнь. Там, должно быть, шла
жестокая борьба, во время которой убийца схватил револьвер. Конечно, возможно,
что теперь Дороти Феннер и говорит правду, но после моего печального опыта я
боюсь ей доверять.
– Но что бы там ни произошло, – уверенно сказал Пол Дрейк, –
могу поспорить, что в доме Олдера долго и упорно боролись. Собака изодрала
дверь буквально в щепки.
– Осмысление этого факта мы, пожалуй, отложим на будущее, –
решил Мейсон. – А сейчас, при теперешних обстоятельствах, я просто не смею
планировать защиту, пока не увижу, какие еще сюрпризы преподнесет нам
обвинение. Отныне я буду слушать и учитывать все улики по мере их поступления.
Затем мне придется додуматься, как было совершено это преступление, и заставить
всех поверить, что я знал все это еще до того, как согласился взяться за дело
Дороти Феннер.
Глава 16
Закат окутал, словно мантией, тихие воды залива, когда
Мейсон, Делла Стрит и Пол Дрейк шли по доскам пристани, всматриваясь в лес
стройных мачт, которые время от времени колыхались на легкой зяби, поднятой
проходившими тут моторными лодками.
Откуда-то издалека слышались звуки аккордеона, и
надтреснутый баритон сентиментально выводил мелодию старинной баллады. Потом
пение прекратилось, но аккордеон продолжал играть.
– По-моему, это он, – сказал Пол Дрейк. – Говорят, что он
каждый вечер проводит час-другой, играя на аккордеоне и распевая старинные
песни. Рассказывают, что он когда-то был сильно влюблен в одну девушку, которая
умерла, и с тех пор живет одиноко, верный ее памяти, и поет песни, какие певал
ей в пору своего ухаживания. Если ты вручишь ему повестку в суд, Перри,
неизвестно еще, как эта история может подействовать на чувствительное сердце.
Да, с такой «приправой» рассказ о запечатанной бутылке с письмом внутри пресса
просто вырвет у тебя из рук!..
– Я не хочу отдавать это прессе, – возразил Мейсон. – Мне
это нужно как вещественное доказательство. А теперь я настолько изверился в
моей клиентке, что почти не сомневаюсь в том, что она в субботу вечером
прихватила все-таки какие-то драгоценности. Ну ладно, подождем и посмотрим, что
за неприятные сюрпризы приготовил нам Клод Глостер.
Они прошли довольно большой отрезок пути вдоль длинного
пирса и наконец увидели фигуру седого моряка, сидевшего на носу опрятной
рыбачьей лодки и игравшего на аккордеоне. Его лицо, обветренное и загрубевшее
от соленых брызг, было изборождено глубокими морщинами.
Делла Стрит положила руку на плечо Перри Мейсона, прошептав:
«Подождите, пока он кончит».
Втроем они стояли под защитой ветхого сарая, почти не
видимые в его тени, прислушиваясь к старым мелодиям, бывшим в моде лет сорок
назад.
Наконец песня закончилась. Мужчина поставил аккордеон на
колено, поднял голову и посмотрел на запад, где догорал последний отблеск
дневного света, отдавая небо во власть вечерней звезды – такой яркой, что ее
отражение прочерчивало по воде сверкающую золотую нить. Моряк услышал шаги,
когда они вышли из своего укрытия, поднял глаза и с любопытством посмотрел на
пришедших.
Мейсон, выйдя вперед, представился сам и назвал своих
спутников.
Кадиц пристально посмотрел на них, кивнул и на мгновение
опять повернул голову к закату.
– Здесь очень поэтично в сумерки, не правда ли? – участливо
произнесла Делла Стрит.
– Мы хотели задать вам, сэр, несколько вопросов про ту
бутылку, – начал Мейсон. – Ту, что вы нашли, с письмом внутри.
Кадиц посмотрел на него, но опять ничего не сказал.
– Вам, наверное, не хочется возвращаться в сегодняшний день,
разговаривать после того, как вы жили старыми воспоминаниями, – горячо сказала
Делла Стрит. – Простите, что нарушили ваш покой…
Кадиц неожиданно шагнул к перилам и выплюнул длинную струю
табачного сока в воду, потом повернулся к ним:
– Не в этом дело, мэм, это проклятый табак! А что такое вы
говорите про бутылку?
Пол Дрейк поймал взгляд Мейсона. Делла Стрит перехватила
этот взгляд и улыбнулась, а Мейсон сказал:
– Мне надо знать, что именно случилось. Мне надо знать все
про то, как вы нашли эту бутылку, где она была и что вы с ней сделали.
Питер Кадиц немного подумал, потом выплюнул остаток жвачки,
провел языком по зубам, чтобы убедиться, что во рту чисто, сплюнул еще раз и
повернулся лицом к нежданным посетителям.
– Я независим. Я не люблю цивилизацию.
– А кто ее любит, сэр? – с усмешкой отозвался Мейсон.
– Мне представляется, – продолжал Кадиц, – что человек уж
слишком гонится за цивилизацией, и его обкладывают налогами и за то, и за это,
так что ему приходится работать все больше и больше, чтобы иметь деньги на
уплату этих самых налогов.
– Вас беспокоят налоги? – спросил Мейсон.
– Не налоги, а то бремя, какое цивилизация накладывает на
человека. У вас, скажем, плохая работа, вы зарабатываете небольшие деньги, и
вот вы получаете работу получше, и вам уже присылают счета из чистки и из прачечной.
Чтобы платить за все это, вы должны найти более высокооплачиваемую работу, и к
тому времени, как вы этого добились, вы начинаете вращаться в обществе вам
подобных, а это значит, с целью получить еще более выгодную должность…
