– Не надо, – усмехнулся Пол Дрейк. – Вы меня просто убиваете
своими пессимистическими рассуждениями.
Пит Кадиц окинул взглядом хорошо одетого Пола Дрейка.
– Черта с два я убиваю! Вы сами себя убиваете.
– Продолжайте, Пит, – попросил Мейсон, заинтересовавшись. –
Как же поступаете вы?
– А как мне нравится, – ответил Кадиц.
– Может быть, поделитесь со мной вашим рецептом? – спросил
Дрейк.
– Говорю же вам, – ответил Кадиц, – я прошел суровую школу.
Начал я в упаковочном отделе большого завода, передвигая с места на место ящики.
В свободное время стал изучать торговое дело, хотел стать продавцом. Стал им.
Затем стал помощником директора магазина. Потом директором. Потом у меня
открылась язва, потом я влюбился, и… о дьявол, какой толк?..
Он повернулся лицом к океану и застыл так, облокотясь о
перила и вглядываясь в темную журчащую воду. Потом опять круто повернулся к
посетителям.
– О’кей! Я послал все к черту. К тому времени у меня после
уплаты всех моих долгов осталось несколько пятидолларовых галстуков, несколько
шелковых сорочек, коллекция пижам, пять костюмов, сшитых у дорогих портных… ну,
вы можете себе представить…
– Ну а то письмо, – начал было Дрейк, но Мейсон толкнул его
локтем в бок, и он сразу замолчал.
– Так вот, – сказал Кадиц, – я нашел лодку, которая
продавалась. Мне удалось собрать немного денег за комиссионные товары, которые
подвернулись как раз в это время, и на них я купил лодку. У меня осталось еще
немного денег на жизнь. Меня уговаривали заняться коммерческим рыболовством.
Тогда бы мне понадобилась команда, газолин, лед… И я спросил, что я стану
делать с выловленной рыбой. И мне ответили: продавать, разумеется. Тогда я
спросил, что я стану делать с вырученными деньгами. И мне объяснили, что на них
я буду покупать еду, газолин, платить жалованье команде и ловить больше рыбы.
– И что вы сделали? – спросил Мейсон.
– А я начал работать в одиночку, и, так как я сам стал
собственной командой, мне не приходилось платить себе жалованье. А когда я
поймал рыбу, то, вместо того чтобы продать ее на еду публике, я купил эту рыбу
сам у себя, и, так как я должен был заплатить за нее самому себе, мне не
пришлось ничего платить. А потом я рыбу съел.
– Звучит просто, – сказал Мейсон.
– А это и есть чертовски просто, – заметил Кадиц.
– И давно вы так живете? – спросил Мейсон.
– Достаточно давно, чтобы избавиться от язвы и стать
здоровым и счастливым. А клоню я вот к чему: поскольку я состою в экономических
взаимоотношениях только с самим собой, работаю для себя, эксплуатируя свой
собственный труд, получая жалованье от самого себя, продавая рыбу самому себе,
то…
– Разве вы не нуждаетесь ни в каких деньгах? – спросил Пол
Дрейк.
– Да, вы ведь понимаете, – заметил Пит Кадиц, – ниоткуда
извне деньги ко мне не поступают, так что мне приходится довольствоваться
малым. Я делаю ловушки для крабов, но у меня нет денег, чтобы покупать для них
дерево. Я нахожу нужное мне дерево в воде. Я брожу кругом, нахожу раковины,
делаю из них украшения и продаю их; вылавливаю забавные куски дерева, вырезаю
из них безделушки и продаю их яхтсменам. Я плаваю везде, где мне вздумается.
Иногда мне приходится заливать бензин в бак, но большей частью я использую
ветер. Ветер – свободная стихия и несет тебя куда захочет. Не всегда по
расписанию, но на кой черт оно нужно, расписание? Живя такой жизнью, какую веду
я, мне не надо беспокоиться о часах и календарях.
Мейсон понимающе кивнул.
– Так что, – продолжал Кадиц, – немного ниже тут есть
небольшой заливчик в форме полумесяца, с песчаным дном и очень подходящими
очертаниями для задержки плавника. Не знаю, почему именно здесь он
скапливается, разве что благодаря течению, ветру и направлению приливов… Это способствует
тому, что маленькая бухточка всегда забита плавником. И если что-нибудь плавает
вблизи того места, оно непременно прибьется к этой бухточке.
Когда на море штормит, на бухточку накатываются громадные
волны, и вода поднимается высоко, но в штиль вы можете скользить там даже на
скифе, если умеете с ним управляться. И всегда можете найти там плавник, из
которого делаются ловушки для крабов. Там найдете и дрова, и обломки
потерпевших крушение судов, и выброшенные за борт предметы, и все такое прочее…
Ну вот, я делал ловушки для крабов, и почти неделю стояла
хорошая, тихая погода. Я поставил лодку на якорь у берега залива, а сам плавал
взад-вперед вдоль берега на скифе, прочесывая пляжи, и подбирал разную мелочь,
отвозя все на лодку.
– Бухточка большая? – спросил Мейсон.
– Просто крошечное местечко, приютилась возле покатого
берега. Она почти никому не известна. Ну вот, я шел на своем скифе вдоль линии
отлива и очень внимательно смотрел, потому что только что перед тем вычистил
пляж. И тут я заметил ту бутылку. Я взял ее, хорошенько рассмотрел и увидел,
что она закупорена, а внутри лежит какая-то бумага, вроде как письмо, и сквозь
стекло видно, что это почтовая бумага со штампом «Сейер-Белл».
Ну, тогда я отправился к яхтсменам, туда, где они стояли на якоре.
Они, бывало, потешались надо мной. А некоторые меня жалели. Бедняги, если бы
они только знали, как я их жалею. Трудятся без передышки, чтобы угнаться за
экономикой рыбного промысла или за конкурентами по бизнесу, повесили себе на
шею этот жернов, а он крутится все быстрей и быстрей.
Ну, во всяком случае, я знаю многих яхтсменов. Я им продаю
разные разности: наживку, крабов, иной раз какой-нибудь интересный экземпляр
плавника, раковины и всякие такие штуки. Думаю, что я знаю столько яхтсменов,
сколько их есть на побережье, а они все знают и любят меня.
Ну вот, я уже тогда хорошо прочистил пляж, поэтому сел на
свою яхту и поплыл в Сан-Диего, нашел телефонную будку и позвонил Джорджу
Олдеру. Рассказал ему, что нашел бутылку с каким-то письмом и что она,
по-видимому, была выброшена за борт с его яхты. Сперва он не очень
заинтересовался моим рассказом, но затем его стало разбирать любопытство, и он
предложил мне принести ему эту бутылку, а он мне заплатит за беспокойство и
потраченное время… Ну вот… так я и сделал.
– И что произошло дальше? – спросил Мейсон.
– Он при мне вынул из бутылки письмо, прочитал его, а потом
дал мне пятьдесят долларов, спросил, прочитал ли я это письмо, а я ему сказал,
что не мое дело читать чужие письма, и тогда он дал мне еще сто долларов.
Кадиц отвернулся и опять посмотрел на океан.
Мейсон подождал несколько секунд, но Кадиц не поворачивался,
словно забыл о нем. Молчание становилось тягостным.
– Как лежала в воде бутылка? – спросил Мейсон, обращаясь к
затылку Кадица.
