– Да, сэр.
– Объясните, пожалуйста, как.
– Мы каждые три месяца должны проводить инвентаризацию
движимого имущества, принадлежащего отелю, в номерах жильцов. Мне как раз надо
было это делать в номере обвиняемой. Так что, когда я увидел, что она вышла, я
позвонил ночной дежурной экономке и сказал ей, что сейчас удобно проверить этот
номер, так как мисс Феннер ушла. Я уже предупреждал мисс Феннер, что мы это
сделаем в ее отсутствие, чтобы не беспокоить ее, и она сказала: «О’кей,
проверяйте».
– Так что же произошло?
– Я распорядился, чтобы экономка вошла в номер и занялась
проверкой, поскольку мисс Феннер нет дома.
– Вам известно, выполнила ли экономка ваше распоряжение?
– Конечно, она мне сказала…
– Ну хорошо, это не столь важно. Об этом нам расскажет сама
экономка, – сказал Глостер. – Ну а теперь еще один вопрос. Как была одета
обвиняемая, когда она уходила?
– На ней была легкая юбка из шотландки и жакет в тон. Я
видел ее со спины, поэтому не знаю, какого цвета была на ней блузка. Но я знаю,
что она переоделась, пока отсутствовала. Она вышла в юбке, а вернулась в
свитере и брюках.
– Вы узнали бы ее юбку, если бы увидели ее опять?
– Узнал бы, сэр, да.
– А сейчас, – торжествующим тоном сказал Глостер, – я
предъявлю вам вещественное доказательство за номером 1 «Д» – юбку и жакет,
найденные, согласно показаниям шерифа, на борту яхты, принадлежащей обвиняемой,
яхты под названием «Китти-Кей», и спрашиваю вас, мистер Диксон: видели ли вы
эти детали одежды когда-либо прежде?
– Да, сэр, эти вещи были на обвиняемой, Дороти Феннер, когда
она выходила из своего номера.
– А когда она возвратилась, на ней не было этих вещей?
– Нет, сэр, на ней были спортивные вещи – белый вязаный
свитер с высоким воротом, брюки и теннисные туфли.
– Ну а когда она уходила из отеля, у нее был в руках
кошелек, вы не заметили?
– Да, сэр, когда она в тот вечер выходила из отеля, кошелек
она несла в руке. Я отчетливо запомнил, в правой руке.
– А когда она вернулась и вызвала лифт к камере хранения
багажа, был ли у нее в руке кошелек?
– Нет, сэр, не было.
С самодовольной улыбкой Глостер обратился к Перри Мейсону:
– Ну а теперь, мистер Мейсон, можете начинать перекрестный
допрос.
Адвокат ответил беспечным тоном, словно показания свидетеля
не поразили его, как непредвиденный удар:
– О, у меня всего несколько вопросов! Минутку, пожалуйста.
Вежливо улыбаясь, Мейсон поднялся с места. Его глаза
смотрели весело и понимающе, когда он произнес:
– Из ваших показаний я понял, что, разрешив мистеру Олдеру
подняться в лифте наверх без предупреждения, вы нарушили правила отеля?
– Да, сэр.
– Сознательно нарушили?
– Да, сэр.
– За пять долларов?
– Если вам так угодно ставить вопрос, то да.
– Итак, нарушение правил за пять долларов, – с улыбкой
повторил Мейсон.
– Ну и что? – вызывающе бросил свидетель.
– А за четыре вы бы это сделали?
В зале раздался смех.
Свидетель упрямо молчал.
– Сделали бы? – переспросил Мейсон.
– О, ваша честь, – обратился Глостер к судье, – я возражаю.
Вопрос при перекрестном допросе спорный и неуместный.
– Что ж, я согласен, что вопрос спорный, – сказал судья
Кэри, – однако ничем не нарушающий порядок перекрестного допроса.
Мейсон принял это как торжество справедливости и снова задал
свой вопрос:
– А сделали бы вы это за четыре доллара?
– Пожалуй, да, – угрюмо кивнул свидетель.
– А за три?
– Да! – сердито крикнул Диксон.
– А за два?
– Не знаю, – помрачнев как туча, ответил он.
– А за один?
– Нет!
– Благодарю вас, мистер Диксон, – сказал Мейсон, – мне
необходимо было узнать, во сколько вы цените вашу честь и достоинство.
Мейсон не спускал глаз со свидетеля, но в то же время
наблюдал реакцию зрительного зала – там царили веселое оживление и смех, а окружным
прокурором овладела злость.
– Ну а когда обвиняемая вошла в вестибюль отеля третьего
числа вечером, вы имели с ней разговор? – не унимался адвокат.
– Да, сэр.
– Вы ей сказали, что был миллион телефонных звонков?
– Да, но это, конечно, гипербола… преувеличение.
– Вот именно, – сказал Мейсон. – Свидетель, который так
скрупулезно придерживается правды, как это делаете вы… Не хотелось бы, чтобы
жюри поверило, будто и в самом деле он насовал миллион записок в обычный ящик
для ключа.
Улыбка Мейсона все еще оставалась вежливой. Свидетель же
проявил заметное смущение и неудовольствие.
– Итак, – продолжал Мейсон, – вы тогда имели с обвиняемой
небольшой разговор?
– Да, кажется, мы поговорили!
– Сколько же времени приблизительно занял этот разговор? –
спросил Мейсон. – Сколько времени она простояла, болтая с вами?
– Да, насколько я могу судить, минут пять.
– А затем она вошла в лифт и поднялась наверх?
– Совершенно верно.
– Лифт автоматический?
– Да, сэр.
– А сколько времени прошло с этого момента до того, как
пришел тот джентльмен, который дал вам пять долларов за нарушение правил?
Диксон покраснел.
– Сколько времени?
– Ну, я бы сказал, час или полтора, что-нибудь в этом роде.
– А через сколько времени после этого вы увидели, как
обвиняемая уходила?
– Ну, она ушла минут через сорок после ухода джентльмена,
приходившего к ней… пожалуй…
– Ну а теперь скажите жюри, о чем вы беседовали с обвиняемой
в продолжение вашего пятиминутного разговора, уточните, что именно вы ей
говорили.
– Ваша честь! – вскричал Глостер, вскочив с места. – Это
несущественно, не имеет прямого отношения к делу, неприемлемо при перекрестном
допросе и к раскрытию разбираемого здесь дела совершенно не относится.
