— Давай, — просто ответила княгиня.
— Ты никогда не любила моего отца. Я имею ввиду ту любовь, которая может возникнуть между мужчиной и женщиной. Ты уважала его, прислушивалась к его советам, выполняла его пожелания, в обществе вела себя так, как подобает супруге. Но женой для него ты никогда не была. Ты была для него воспитанницей, — Олег взглянул на печальное лицо Анны и поспешил добавить: — Это не упрек. Это правда. Ты согласна?
— Да, — кивнула Анна.
— Я нисколько не пытаюсь принизить твоего положения в этом доме. Но мне бы не хотелось, чтобы в его последние часы, желания отца были исполнены в точности.
Анна молча кивнула.
— Отец составил завещание. Могу тебя заверить, что после его смерти ты не будешь ни в чем нуждаться и получишь все, что причитается тебе по закону. Я также надеюсь, что ты… вы, матушка, не покинете этот дом и нашей дружбе не придет конец.
Анна вновь молча кивнула. Олег также кивнул, налил ей еще немного кофе, после чего откланялся и вышел из гостиной.
После его ухода Анна еще долго сидела, не шевелясь, и смотрела на дверное полотно. Сердце девушки было полно грусти, ей хотелось сделать все по-человечески и попрощаться с человеком, который привел ее в этот дом. Но пойти против воли князя Леонида, желания Олега и собственного обещания…
Анна расплакалась: она не знала, как ей быть дальше. Она не знала, кем считать себя дальше. Да, она всегда чувствовала себя немного чужой в этих стенах. Но теперь…
Она чувствовала себя одинокой. Еще более одинокой, чем в тот день, когда Василий уплыл. Потому что в тот день — почти три года назад — она могла быть собой: могла кричать и плакать. И никто не смел ни в чем упрекнуть растрепанную девчонку, бегущую по кромке воды, потому что все видели, что ей больно. Потому что все понимали, что эту боль не следует держать в себе.
Анна вздохнула. Князь обещал, что после его смерти она обретет свободу. Но сможет ли она быть свободной в этом его мире, если здесь даже чувствам не позволительно быть свободными.
* * *
К полудню небо затянули облака. Сероватые, серо-синие, черные настолько, что очнувшись от недолго сна, Анна не сразу поняла день еще или уже ночь. Встав с кресла, девушка потянулась, разминая затекшие конечности.
После разговора с Олегом она еще почти два часа провела в гостиной. Она надеялась, что хоть кто-нибудь вспомнит о ней, придет, расскажет, что происходит. Но за все это время заглянула лишь Марфа — служанка с кухни, да и та за подносом из-под завтрака. Тогда Анна ушла из общей гостиной и вернулась в свои комнаты. Тут она немного почитала, вышила пару цветов, выпила стакан воды, принесенный Фаиной, отказалась от обеда и в конце концов задремала.
Взглянув на часы, девушка убедилась, что темнота на улице не только от туч, но и от приближающейся ночи. Она позвала горничную и попросила зажечь свечи.
— Как себя чувствует князь Леонид? — спросила Анна.
— Я не знаю, госпожа. Его светлость сейчас у отца.
— А врач?
— За ним прислали из деревни. Он сказал, что дело срочное, а тут от его помощи все-равно не будет толка. Он уехал около часа назад.
Анна молча кивнула.
— Постарайся что-нибудь разузнать, — велела она Фаине.
Служанка поклонилась и вышла.
Оставшись вновь одна, княгиня подошла к окну. Ветер усиливался: она слышала, как громче и громче воет он в водосточных трубах, как гремят отливы снаружи. На стекле уже были заметны первые капли. Девушка подумала, что это даже хорошо, если сейчас прольется настоящий ливень. От него станет легче.
— От воды всегда становится легче, — прошептала Анна. И, словно получив ее разрешение, капли со всей силой забарабанили по стеклу.
То ли из-за шума дождя, то ли из-за того, что вошел он без стука и очень тихо, но Анна не заметила появления князя Олега. Лишь когда он негромко позвал ее по имени, девушка вздрогнула и резко обернулась.
Молодой человек был бледен, на лице отчетливо были заметны следы недавних рыданий. Он выглядел растерянным. Он пару раз открывал рот, хотел заговорить, но слова никак не срывались с его губ. А впрочем, этого и не требовалось. Его появления оказалось достаточно, чтобы Анна все поняла сама. Девушка подошла к названому сыну и обняла его так нежно, как и любая мать на ее месте. Олег обнял ее в ответ, но в этих объятиях не чувствовалось ни теплоты, ни благодарности.
Анна отстранилась от князя, понимая, что ему не нужно ее утешение.
— Примите мои соболезнования, Олег.
— И вы, матушка, примите мои соболезнования, — натянуто проговорил он в ответ.
После этого Олег молча протянул ей конверт. Поднеся бумагу к свече, Анна сумела разобрать надпись на нем, сделанную рукой князя Леонида: "Княгине Анне".
"Милая моя Анна!
Я не позволил вам повидаться со мной. Я не хотел, чтобы ваш первый муж запомнился бы вам уродливым калекой, прикованным к кровати. Но больше этого я не хотел видеть ваших слез. Анна, обещайте, что никогда не будете плакать — это вам совсем не к лицу!
Теперь, когда мотивы моего поступка вам полностью понятны, надеюсь, вы простите меня и моего сына, исполнявшего мою волю.
Я благодарен вам за терпение и понимание, которое вы выказывали в течении минувшего года.
Еще хочу сказать вам, Анна, что я прекрасно помню нашу первую встречу. Я помню о том, что отнял у вас возможность быть счастливой (надеюсь, когда-нибудь вы простите старика за это). И я помню, что обещал вам в тот день. Пришло время исполнить это обещание.
Вы свободны, Анна!
И я желаю Вам счастья.
Прощайте.
Ваш Леонид."
По щекам покатились слезы. Негромко шмыгнув носом, Анна вытерла их тыльной стороной руки.
— Олег, — произнесла она и тут же в растерянности замерла. Посмотрев в сторону двери, девушка увидела, что молодого князя в комнате уже нет.
Глава 11 (Василий)
Вот уже две недели в городе стояла сухая и жаркая погода. Пересыхали колодцы, фрукты и овощи портились слишком быстро, мясо и рыбу вовсе перестали продавать. По безлюдным улицам гуляли пылевые метели. Хозяева постоялых дворов объявили, что более не несут ответственности за лошадей своих постояльцев, потому что достать для них свежей воды не представляется возможным.
Обеспеченные люди, вроде семьи губернатора, пока не испытывали на себе всех тягот происходящего. Воды в их колодцах было достаточно, прохладу можно было найти в погребах, куда частенько нянюшки водили детей, чтобы те могли хотя бы выспаться.
Однако жара и засуха были не самыми страшными из проблем горожан. Помимо них вот уже две недели, как в городе свирепствовала лихорадка. Умерших исчисляли сотнями. В нарушение всех правил и традиций, хоронили людей в тот же день, опасаясь ухудшения ситуации. Семьи побогаче нанимали могильщиков за тройную плату, чтобы похоронить близких на городском кладбище. Остальных закапывали в общей могиле, которую копали еще до рассвета, когда жара была хоть немного терпимой.
