– Вот в России – простор, красота. А тут? – вздыхала она.
Мы пытались объяснить, что из окна своей квартиры в Нижнем Новгороде бабушка видит уж точно не больше просторов, чем из окна квартиры в Бонне, но она стояла на своем: в Германии с просторами все плохо.
В общем, мы немного ругались из-за цен и просторов, но в целом отлично проводили время. И визит бабушки и брата очень помог мне адаптироваться на новом месте работы.
Главный редактор DW понимал, что моя цель – делать интервью. И в какой-то момент решил проверить, насколько я умею договариваться о съемках и в принципе готова ли я для столь сложного формата.
Первым моим гостем стал маршал польского сената Богдан Борусевич. Маршал – это спикер верхней палаты парламента. Мы встречались с ним в аэропорту Франкфурта, я говорила по-русски, он – по-польски, мы общались через переводчика… Не скажу, что это интервью получилось очень удачным, но тем не менее – оно было.
Зато второе мое интервью было уже с президентом Эстонии Тоомасом Хендриком Илвесом. Я сама вела все переговоры с пресс-службой и добилась встречи. И в тот момент, когда интервью вышло, я поняла, насколько мощной может быть движущая сила «уйти от ненавистного». Я очень не любила монтировать сюжеты. Оказалось, я могу перевернуть горы ради того, чтобы прекратить этим заниматься.
И я эти горы перевернула.
В 2016 году я уже сосредоточилась на интервью. Но, прежде чем переходить к 2016 году, я должна рассказать о важных событиях 2015-го.
16
Фонд Немцова – главное дело моей жизни
Идея создать Фонд имени Бориса Немцова появилась еще весной 2015 года. Не помню, кто первый ее озвучил, но в голову она пришла сразу троим: Володе Кара-Мурзе, Альфреду Коху и Михаилу Ходорковскому. Впервые всерьез мы об этом говорили с Володей в Москве до его отравления, и идея мне понравилась. У меня были опасения, что фонд будут использовать в политических целях: на 2016 год были запланированы выборы в Госдуму.
Собственно, Ходорковский и не скрывал этого: он предложил мне участвовать в выборах. Я категорически отказалась. Мне казалось, это кощунственно: использовать трагедию убийства моего отца для того, чтобы претендовать на депутатский мандат. Не знаю, права я была или нет, но… давно, в детстве, я отказалась давать интервью до тех пор, пока сама не будут что-то из себя представлять. Сейчас я отказалась участвовать в предвыборной кампании, не имея за спиной никакого значимого политического опыта, кроме факта своего родства с Борисом Немцовым.
Словом, я отказалась от идеи выборов – и, думаю, как политический проект Михаил Борисович похоронил меня еще в 2015 году. И слава богу.
Володя Кара-Мурза предлагал создать фонд как память о моем отце. Альфред Кох – фонд как поддержку для российcкой оппозиции.
Я обсуждала идею создания фонда с Ириной Львовой – она была секретарем и помощником моего отца. Говорила об этом с исполнительным директором партии «ПАРНАС» Ольгой Шориной.
Вообще, про Ольгу нужно сказать отдельно. После убийства моего отца Ольга оказалась в ужасной ситуации: так получилось, что Анне Дурицкой (той самой девушке, что была с моим отцом в день убийства) было негде жить, и Ольга пустила ее к себе в квартиру. В той же квартире жили Ольгины родители. Но Ольга Шорина, несмотря на то что на нее свалилось огромное количество работы и невероятного стресса, с достоинством выдержала весь этот период.
Ольга – филолог, работала на «Эхе Москвы», телеканале REN TV, в журнале «Нью Таймс» у Евгении Альбац. После она работала пресс-секретарем в созданном отцом движении «Солидарность», а затем стала исполнительным директором партии «ПАРНАС».
Ольга была близким человеком моему отцу: помогала готовить ему многие антикоррупционные доклады, работала с ним в Сочи в 2009 году, когда отец баллотировался в мэры Сочи.
После смерти отца мы продолжали общаться с Ольгой, она приезжала ко мне в Европу… И всегда говорили о фонде.
В конце августа 2015 года по НТВ показали фильм из цикла «Анатомия протеста». Ольгу в этом фильме обвинили в организации массовых беспорядков во время митингов на Болотной площади. Все знали: если ты становишься героем «Анатомии протеста», вероятность того, что на тебя заведут уголовное дело, возрастет в разы.
– Оля, уезжай, – сказала я ей. – Переезжай ко мне в Бонн.
Оля приехала ко мне по обычному туристическому шенгену – и осталась здесь. Не знаю, на всю жизнь или нет, но в тот момент, когда я пишу эту книгу, Ольга продолжает жить в Бонне.
И уже там, на квартире коммуниста (первое время Ольга жила со мной), мы начали говорить о фонде предметно. И поняли, что мы готовы перейти от идей к действиям.
ФОНД РЕШИЛИ ЗАРЕГИСТРИРОВАТЬ В ГЕРМАНИИ. ДЛЯ НАС БЫЛО ПРИНЦИПИАЛЬНЫМ, ЧТОБЫ ФОНД БЫЛ НЕЗАВИСИМ ОТ РОССИЙСКИХ ОЛИГАРХОВ И ИХ ПОЖЕЛАНИЙ. НО СОЗДАТЬ ФОНД БЕЗ ДЕНЕГ И ЮРИДИЧЕСКОЙ ПОДДЕРЖКИ НЕВОЗМОЖНО.
С юридической поддержкой нам помог барон Юлиус. Он нашел адвоката, который написал устав организации и подсказал, как работать в немецком правовом поле. Он взял с нас минимум за свои услуги. А с деньгами произошла невероятная история.
В 2015 году я стала лауреатом польской премии «Солидарность». Для тех, кто минимально интересуется политикой, слово «Солидарность» в контексте Польши сразу же ассоциируется с Лехом Валенсой. Премия «Солидарность» была названа в честь профсоюзного движения «Солидарность». Поляки решили каждый год награждать ею одного человека – того, кто, по их мнению, является олицетворением прогрессивного взгляда на жизнь, активным сторонником демократических ценностей. Эта премия просуществовала совсем немного, всего два года.
Первым ее обладателем стал лидер крымско-татарского движения Мустафа Джемилев.
А вторым обладателем стала я.
Абсолютно неожиданно. Конечно же, авансом. Тогда, в 2015 году, я никак не заслужила эту премию. Все, что сделала к тому моменту, – несколько выступлений. Да, они имели резонанс, но это практически ничто.
Но, видимо, в меня поверили. И вручили эту премию ровно за неделю до очередных выборов в Польше.
На выборах тогда победила партия Качиньского, которую поддерживают сторонники так называемых консервативных ценностей, антиглобалисты и евроскептики.
И премия «Солидарность» закрылась практически сразу же после смены власти. Ценность этой премии – не только в международном признании (что тоже было крайне для меня важно!). На церемонии мне вручали ее Бронислав Комаровский, на тот момент – президент Польши, и сам Лех Валенса.
Ценность премии еще и в денежном выражении – 235 тысяч евро. Деньги, которые ты получаешь – и можешь с ними делать все что угодно. Абсолютно все. Невероятная сумма. Космическая.
Что я могла сделать с такими деньгами?
Конечно же, перечислить их в Фонд Немцова. Более того, немецкие фискальные власти освободили эти деньги от налогов. Мы смогли нанять юриста, внести уставный капитал 25 тысяч евро и дать старт работе фонда.
