— Степан! Степан! — кричал Егор, продолжая тянуть за ручку, пока не вырвал её из двери. Из образовавшейся дыры повалил дым.
Егор бросил ручку в снег и побежал к Бухаровым, спотыкаясь, поскальзываясь, падая. Он стал громко стучать по их двери, крича: «Откройте! Откройте! Быстрее же!»
В сенях появилась встревоженная Нина.
— Сказала же, катись к чёртовой матери, — сказала она через дверь.
— Дайте ключи! От дома! Ключи! Быстро! Угорит Степан! Ну же! Быстрее!
— Егор, ты дурной совсем? Катись, кому говорят.
К матери подбежала взволнованная Катя. Егор узнал её по шагам.
— Катя! Открой дверь, господи! Угорит человек! Открой же.
За дверкой послышались возня и глухой женский спор.
— Да отойди же! — раздался Катин раздражённый голос, и дверь открылась.
Увидев обезумевшее, напуганное лицо Егора, она поняла: он не врал.
— Чего случилось?
— Горит, господи! Ключи! Скорее!
Егор оттолкнул девушку и шагнул в сени.
— Где же? — он начал раскидывать вещи.
— Эй! — крикнул Гена. — Совсем страх потерял?!
— Дядь Ген! Домрачёв угорит! Вы слышите?! Горит!
— Ключи в доме у него! — размахивая руками, суетилась Катя.
— Лом! — крикнул Егор. — Где лом, дядь Ген?!
— Пойдём, — сказала Нина и повела его за собой на улицу в сарай.
— Быстрее же, — подгонял её Егор.
Катя в сенях прыгала на одной ноге, пытаясь обуть сапог. Когда она поняла, что трясущимися руками она не в состоянии сделать это, бросила его и побежала на улицу в тапочках. Обогнав мать, девушка вбежала в сарай и, найдя лом, дала его Егору. Подбежав к двери дома дяди Жоры, он принялся выламывать её. Во все стороны летели щепки, мелкие доски. Дверь была прочной. Женщины стояли сзади и надеялись, что у него всё получится. Егору в одну минуту показалось, что скорее треснет лом, чем дверь. Тогда он оттолкнул Нину и Катю и побежал к окну. Резким ударом разбив стекло, он полез в дом. Он даже не заметил, как осколки порвали его куртку и из неё полез багровеющий пух.
В задымлённой комнате парень едва не на ощупь прошёл к кровати. В доме практически невозможно было дышать. Было темно — огня не было. Егор понял, что дым тянуло из печи. Парню хотелось кашлять. Нащупав лицо Домрачёва, он несколько раз сильно ударил того по щеке. Но мужчина не очнулся. Тогда Егор поволок Домрачёва к окну. Тот цеплялся пятками за торчащие половицы и всё норовил выскользнуть из рук. Парень тормошил его, но Домрачёв податливее не становился. Егор даже подумал, будто Степан прикидывается и каким-то образом умышленно себя утяжеляет. «Железный ты, что ли?!» — прокричал Егор и бросил его под окном прямо на битое стекло. Затем он распахнул голую раму и попытался перевалить Домрачёва через подоконник. Мужчина наполовину свесился наружу, и его бледные руки затрепыхались, как у надувного рекламного зазывалы. Егор грубо толкнул Степана Фёдоровича, и его неподвижное тело упало на холодный снег. К нему сразу подбежали Катя с Ниной и закричали. Нина пыталась растереть лицо Домрачёва снегом, но, когда возле них возник Егор, она прекратила это делать.
— Нужно искусственное дыхание, — сказал он.
Все переглянулись, на мгновение затихнув. Катя, сидевшая на коленях, самоотверженно приняла удар на себя. Она прильнула губами к усатому рту Домрачёва и стала выдыхать в него воздух.
— Пульс есть? — спросил Егор.
— Ну пощупай! — раздражённо крикнула Катя.
— Выдыхай, выдыхай, — сказал ей Егор, прикладывая руку к шее пациента. — Пульс есть.
Катя испытывала отвращение от этой процедуры. Шершавые усы, сухие губы, гадкий запах. К тому же из носа и рта Домрачёва что-то лилось — на глазах Кати выступили слёзы жалости к себе. Она выдыхала в него воздух, но словно не могла раздуть его лёгкие.
— Звоните в скорую, не стойте! — обратился Егор к Нине. Она побежала в свой дом.
В какое-то мгновение Катя почувствовала резкое облегчение. Воздух будто сам начал затягиваться в мерзкий рот. Домрачёв громко, свистяще вдохнул и закашлял — первый вдох младенца.
Он кубарем катался по снегу, неистово кашляя. Из его рта лились слизь вперемешку с желудочным соком, из красных глаз текли слёзы.
— Слава богу, — облегчённо сказала Катя и откинулась на спину. Она стала умывать рот снегом.
Нина высунулась из двери и обратилась к Егору: — Не надо?
— Звоните, звоните! — крикнул он и нагнулся над Домрачёвым. — Как ты? Степан?
* * *
Когда «скорая помощь» уехала, Домрачёв встал с кровати в доме Бухаровых.
— Пойду вещи заберу кой-какие, — обратился он к Кате.
— Лежите: вам нельзя вставать, — нежно сказала она. — Давайте я схожу. Что вы там забыли?
— Да я быстренько схожу и вернусь. Чего ты? Калека я, что ли? Взрослый человек. Сам справлюсь.
— Да что у вас там, клад, что ли? — с учительской строгостью спросила она.
Домрачёва бросило в жар. Он поманил Катю пальцем — она подвинулась к нему.
— Бельё.
Катя улыбнулась и сказала:
— Только быстро.
В доме дяди Степан с облегчением нащупал под матрасом заветный свёрток. Выходя, он вспомнил, что забыл про бельё, вернулся и забрал с собой пару трусов. На пороге он вновь остановился: решил удостовериться, сгорело ли письмо дяди Жоры. Проверил. «Кажется, сгорело», — подумал он. Домрачёв на всякий случай поводил по пеплу кочергой и решил вновь развести огонь. Но испугавшись, что его хватятся, ушёл, не заметя следы. Ночью он об этом пожалел. И, когда уверялся, что все спят, ещё дважды прокрадывался в дом дяди и размешивал пепел.
Домрачёв положил свёрток с монетами в ведро дядиного колодца, опустил его на самое дно и тихонько закрыл за собой деревянные дверцы.
Часть вторая
14
Илья Михайлович Гальцев проснулся рано, как и всегда. Полежав недолго на кровати, он с трудом поднялся и пошёл во двор. Он любил поморозить себя с утра: сидя на куске бордовой шкуры, постеленном на замёрзшей лавке возле участка, он с наслаждением курил и кашлял. Вот уже несколько дней он сильно грустил. Тому поспособствовал визит Домрачёва в Михайлово: когда он уехал, у Ильи Михайловича случился разговор с женой Надеждой и он узнал, что Георгий Аркадьевич Домрачёв был её первой любовью. Больше шестидесяти лет они жили вместе, но о дяде Жоре он узнал только сейчас. Сам Илья Михайлович стал забывать свою жизнь. С памятью у него были большие проблемы: иногда он мог забыть начало предложения, которое только что начал, — а его любимая жена ничего не забывала. Он будто завидовал ей. Он хотел помнить всё, даже ужасы войны, но даже это ушло. Старик помнил только друга Лёшу или Борю…. Того подорвало на мине. И это всё, что осталось в его памяти после войны. Он помнил, как встретил красавицу Надю в Аше или в Каменске… Помнил, как поженились. Где же их сын теперь? Почему не навещает?
