Не сводя глаз с проститутки, он вытащил из внутреннего кармана несколько купюр и бросил их ей под ноги.
– Все что есть, милая, – проворковал он. – Справедливая цена за твой сервис.
Светлана наклонилась, собирая деньги.
В дверь робко постучали.
– Мама? – послышался детский голос.
Герман закатил глаза.
– Тут всего две штуки, – возмутилась Светлана, поднимая голову. – Ты с дуба рухнул? Этого хватит на шесть батонов хлеба!
Герман вздохнул с деланым сочувствием.
– К сожалению, большего ты не стоишь. Ну, лишь из уважения к нашей дружбе… вот.
С этими словами он из того же кармана выудил полиэтиленовый пакетик, перехваченный резинкой.
– Побалдеешь, – сказал он, снова подмигивая. – Вещь стоящая, гарантирую. С клубничным вкусом, почти как конфетка. Только не рекомендую больше одной штучки за раз, а то чердак поедет…
– Мама! – снова позвал ребенок снаружи.
– Мне не нужны твои «колеса»! – крикнула Светлана, окончательно выходя из себя. – Давай деньги!
Она стукнула Германа в грудь, но ответ не заставил себя ждать, и хлесткая оплеуха едва не опрокинула проститутку на пол. Светлана отшатнулась, держась рукой за пламенеющую щеку.
– Мразь, – процедила она, с бешенством глядя на несговорчивого клиента.
– И тебе не скучать, – хмыкнул Герман, открывая замок. Скрипнув, дверь распахнулась, и он едва не столкнулся с худеньким мальчуганом лет пяти. На ребенке были лишь красные шорты в грязных разводах. Ручки и ножки тоненькие, словно веточки, готовые сломаться от первого неуклюжего движения. Парнишка испуганно присел, вжав голову в тощие плечи, словно ожидая неминуемого удара. Герман хихикнул и торопливо прошел в холл, освещаемый одиноко моргающей лампочкой на проводе.
– И позовите, наконец, Ксению, – кривляясь, проговорил он, начиная обуваться. – А то ваш старичок сорвет глотку…
– Ненавижу тебя, – выдавила Светлана, едва сдерживая слезы.
– Ты сказала, вас выселяют из хаты, детка, – вдруг сказал Герман, накидывая теплую куртку. – Что ж, бывает. Если что, я могу организовать тебе гараж. Вместо платы будешь обслуживать моих приятелей!
– Убирайся!
Его губы растянулись в кривой усмешке:
– С наступающим!
Сделав реверанс, Герман выскользнул из квартиры.
– Мама? – дрогнувшим голосом позвал мальчик, и она присела на корточки перед сыном.
– Мама, кто это? – тихо спросил паренек. Громадные серые глаза, казалось, заполнили все его лицо, чрезвычайно худое и изжелто-бледное, и эти глаза с нескрываемой тревогой смотрели на мать. – Он хотел стать нашим папой?
Светлана с трудом удержала рвущийся наружу истеричный смех. Н-да, нужно иметь богатое воображение, чтобы представить Германа в роли заботливого отца и любящего мужа.
– Нет, Антоша… Он… просто гость. Ты что-нибудь поел? Тетя Ксюша тебя покормила?
Мальчик замотал головой, рассеянно щупая пальцами пузырьки герпеса, назревающие на губах.
– Мы рисовали.
Стук в соседней комнате возобновился с удвоенной силой, и лицо Светланы из благодушного стало жестким, почти злым.
– Мама, дедушка стучит, – озабоченно произнес Антон. – Ему что-то надо, наверное.
– Не ковыряй губы, – приказала она. – Посиди пока здесь.
Мальчик послушно зашел в комнату, а Светлана направилась к отцу. Внутри у нее все кипело – она и так не питала особых чувств к своему пожилому родителю, но после той страшной аварии, унесшей жизнь матери, она возненавидела его. Затаенно-тихой, жгучей ненавистью, которую она одно время пыталась держать в себе, но в последние дни та все чаще выплескивалась наружу, словно кипящее варево из котла, потому что огонь под ним разгорался все больше и больше.
Женщина вошла в комнату, закрыла за собой и поморщилась – запах в помещении был невыносимым, дикая мешанина из затхлого воздуха, пыли, просроченных лекарств и экскрементов.
– Чего тебе? – спросила она, закрывая за собой дверь. Светлана уже не пыталась скрыть брезгливость, глядя на прикованного к постели отца. За полгода лежачего существования Алексей Сергеевич, некогда крепкий пятидесятисемилетний высокий мужик, похудел вдвое, превратившись в высохшую мумию, от которой постоянно несло, как из выгребной ямы. Его темные волосы поседели сразу же, как он, очнувшись, узнал о смерти супруги, и теперь они грязной паклей лежали на подушке, образуя гротескный нимб. В левой руке он сжимал инвалидную трость, которой вот уже несколько минут безостановочно колотил по тумбочке. И хотя старик понимал, что уже никогда не встанет на ноги, он настоял, чтобы рядом с ним всегда была трость. Светлана полагала, что наличие этой дурацкой палки с резиновым набалдашником создавало у отца ощущение некой надежды на выздоровление. Пусть и иллюзорной, как мираж в пустыне. Впрочем, у трости было и другое предназначение – старик всегда лупил ею по тумбочке, когда ему что-то было нужно. Раньше он долбил в стену, из-за чего обои в местах соприкосновения с палкой были разодраны в клочья, обнажив штукатурку. Но вскоре отец понял, что стук в стену получался тихим, и он переключился на тумбочку.
Алексей Сергеевич глядел на дочь со смешанным чувством гнева и страха.
– Чего надо?! – раздраженно повторила Светлана, потянув носом. – Опять обделался? Посмотри, что ты со стеной сделал! Скоро можно окно в мою комнату вставлять! Колотил бы своей клюкой уже куда-то в одно место! А еще лучше по своей голове!
Инвалид провел по шелушащимся губам кончиком языка.
– Я звал… Ксюшу, – отрывисто произнес он. – А не тебя.
– Я сейчас позову ее.
С этими словами Светлана шагнула к окну, приоткрыв створку. Внутрь сразу ворвался свежий воздух.
– Снова водишь… к себе… мужиков? – внезапно спросил отец.
– Это тебя не касается.
Алексей Сергеевич издал клокочущий звук.
– Шлюха. Знаешь, твоя мать… Умерла бы во второй раз… когда узнала бы…
Губы Светланы тронула недобрая усмешка.
– Ты бы молчал уже о маме, развалина. Если бы черт тебя не дернул в ту ночь гнать домой… она была бы жива. И ты сейчас не валялся со сломанной спиной.
– Негодяйка… – с трудом выговорил Алексей Сергеевич. – Как ты смеешь… Я никогда… Все только для вас… Ради твоего сына…
– Да плевать на тебя, – обронила Светлана. Она уже намеревалась покинуть комнату, как отец позвал ее.
– Почему ты… – задыхаясь, проговорил он, – не сказала про суд? Про то, что… квартира уже не наша? И нас могут… выставить вон?
Она с недовольством поджала губы.
– Откуда ты знаешь?
– Услышал. Ты не умеешь говорить нормально… орешь в телефон так… что слышно на чердаке. Я тут для мебели? Почему… я узнаю, что выселяют… в самую последнюю очередь?
