– Равена, пожалуйста. Я делаю свою работу. Выполняю свой долг так, как велит мне государь. Малоун приказывает быть жестоким, и я следую его приказу. Это не значит, что такова моя натура и что во мне нет ничего хорошего. Это не так.
Равена почувствовала, как в висках зашумело, а лицо нервно дрогнуло, оттягиваясь вправо болезненной гримасой.
– А насиловать меня тебе тоже приказал Малоун? – выдохнула она. – А избивать моего отца?
Гранвилл накрыл ее руку своей; Равена дернулась в сторону, но не смогла освободиться. От чужой ладони веяло жаром и тьмой.
– Я не желал тебе зла, – сказал Гранвилл. – Я не желаю его сейчас. Я знаю, Равена, что у тебя доброе сердце, и верю, что у тебя хватит сил меня простить. Давай пойдем дальше вместе, как положено мужу и жене. Пойдем?
Он мягко сжал ее пальцы. Голову Равены наполняла такая боль, что она испугалась, что сейчас ее хватит удар. От нарезанного мяса пахло луком, специями и чем-то еще, что Равена не смогла назвать – но этот запах пугал ее до дрожи.
– Откуда мясо? – спросила она. Гранвилл невозмутимо улыбнулся и ответил:
– На площади двадцать отборных туш. Зачем пропадать такому хорошему мясу? Я приказал срезать что помягче и отправил на сковородку с луком. Ну и еще добавил немного розмарина в конце.
Равена поняла, о чем он говорит, и ее вырвало. Рот наполнило невыразимой горечью, перед глазами мелькнула серая завеса обморока и тотчас же развеялась. Она задыхалась от ужаса, открывая и закрывая рот, словно рыба, выброшенная на берег, и не сразу поняла, что Гранвилл смеется, что все это время он играл с ней.
– Это телятина, дурочка моя! – довольно воскликнул Гранвилл. Он шутил, и гадкая шутка удалась. Поняв это, Равена вздохнула с облегчением. – Просто свежайшая телятина, и ничего больше! Два часа назад забили бычка, и я сам его приготовил. Давно же ты не ела нормального мяса.
Он протянул Равене салфетку и добавил:
– Будь умницей. Или я все-таки накормлю тебя чем-то другим.
* * *
Мертвецы провисели до вечера. Потом люди Гранвилла сочли попойку занятием поинтереснее, чем охрана покойников, и отправились в паб. Тогда Джемс, который вернулся от Годрикова брода, подошел к виселице.
Когда Свенссон пришел на кладбище, там уже заканчивали копать свежие могилы. Давно наступила ночь; стареющая луна угрюмо ползла по небу, в ветвях старых вязов едва слышно бродил ветер, воздух был по-осеннему прохладным, и над одной могилой засветился голубоватый огонек – проснулась грешная душа. Глядя на темные фигуры, подходившие к кладбищу, Свенссон увидел, что здесь сейчас присутствует половина Каттерика.
Скольких из них Гранвилл прикажет повесить завтра, когда увидит, что его приказ нарушен? И как, должно быть, радуется Малоун тому, что мятежный Север все-таки склоняет голову!
«Радуйся, пока можешь, – подумал Свенссон. – Осталось недолго. Мы потерпим. Север умеет и терпеть и сражаться».
Джемс подошел; Свенссон глянул на его осунувшееся лицо и подумал, что за эти дни Джемс не повзрослел, а постарел. Он сейчас был похож на человека, который усилием воли запечатал в себе свою ярость и гнев, но они тлели в нем, как торфяной пожар, и огонь мог прорваться в любую минуту.
– Как там Стирлинг? – спросил Свенссон. Он знал, что раненого парня искали, Гранвилл хотел его повесить и пришел в ярость, когда узнал, что раненный им человек бесследно исчез. Эта бессильная злоба тоже радовала Свенссона. Не все будет так, как вы хотите, наместник. Север не кланялся никому до вас и не собирается делать этого теперь. Малоун загнал северян в ярмо и ограбил их, но не заставил их смириться и не превратил в рабов.
– Я оставил его у знахарки возле Годрикова брода. Говорит, что рана дрянная, но она справится.
Свенссон кивнул и увидел, как к могилам переносят мертвецов, завернутых в белые холсты. На мгновение ему показалось, что все они находятся на сцене – спектакль вот-вот закончится, и тогда все оживут, снова зазвучат голоса и смех, и все наконец-то будет хорошо.
– Мы похороним их, – твердо сказал Джемс, он вдруг сделался военачальником, отдающим приказы. – И будем за них молиться. Как на войне. Мы не можем рисковать вами и Равеной.
– Даже на войне отпевают мертвых, – ответил Свенссон.
Ему было холодно. Он прожил жизнь, встречая новых людей в мире, провожая их в чертоги Двоих, утешая и давая надежду – и теперь не мог сделать то, что должен был. Да, Авриль покинул Хвост и выехал в Дарангвар на помощь сестре; да, Гранвилл не убьет Равену, пока не сокрушит Север, но сейчас это было слабое утешение.
Да и сам Свенссон оказался слабаком. Не сказал ни слова и ничего не сделал, чтобы остановить нового хозяина города. Просто развернулся и ушел, почти убежал.
Справа деликатно кашлянули. Свенссон обернулся и увидел серую тень; человек откинул капюшон плаща и негромко сказал:
– Тогда поступим как на войне. Любой посвященный Двоим может провести достойные похороны.
Джемс рассмеялся.
– Двое послали нам странствующего монаха? – спросил он.
Незнакомец смущенно улыбнулся. Был он худ как щепка, выглядел ровесником Равены, и Свенссон, подняв фонарь и получше рассмотрев его лицо, удивленно вскинул левую бровь. Юноша оказался точной копией Гранвилла, если бы владыка Третьего дома вдруг сбросил двадцать лет и отказался от зла. Такие же темные волосы, такой же решительный взгляд, даже уголок губ дрогнул так же, когда незнакомец заговорил.
– Я не монах. Я всего лишь послушник, к тому же бывший. Но раз здесь у нас война, то по всем законам и обычаям я могу отпеть этих людей.
– Как тебя зовут, мальчик? – поинтересовался Свенссон.
– Рилан Сейл. А вы декан Свен. Я много слышал о вас. И видел, что случилось на площади.
Свенссон кивнул, прикрывая глаза.
– Отец знает, что ты здесь?
Несмотря на то что Рилан Сейл производил впечатление искреннего, возможно, даже простодушного человека, Свенссон понимал, что его появление на кладбище могло быть спланировано Гранвиллом.
– Нет. Он знает, что я приеду, но не знает, когда. В любом случае мне он ничего не сделает.
Джемс удивленно посмотрел на Рилана, потом перевел взгляд на Свенссона. Горожане, заинтересованные разговором, стали подходить поближе, и Свенссон подумал, что может начаться драка. Никто из горожан не причинил бы вреда Гранвиллу – пока не причинил бы, – но здесь и сейчас никто не стал бы церемониться с его сыном.
– Почему же ты решил помочь нам? – поинтересовался Свенссон. Рилан едва заметно нахмурился, словно не понимал, почему ему вообще задают такой вопрос.
– Потому что это правильно, – твердо сказал он. И добавил уже тише, почти неразличимо: – И потому, что мой отец мерзавец, а я не иду по его дороге.
Свенссон подумал, что в этом есть какая-то насмешка судьбы. Отец вешает ни в чем не повинных людей, а сын идет их отпевать, нарушая его прямой запрет. Или это и есть тот самый промысел Двоих, и Свенссон наконец-то увидел его своими глазами?
