– Драконы, – объяснил сьор Вейсан, первый министр Дарангвара, указав на карту. Он был в трауре по королю, и Клер видела, что этот траур искренен. Вейсан любил покойного государя, но еще больше он любил Дарангвар и, в отличие от вояк, которым лишь бы отыскать повод помахать саблями, считал, что мир нужно сохранять любой ценой. – Драконы, ваше величество. Через семь часов они будут здесь.
Эдвард запустил руку в волосы и какое-то время стоял неподвижно. Клер боялась даже дышать. Она уже видела, как город разрушает огненный ураган, как рассыпаются карточными домиками дворцы и храмы, как люди становятся золой и пеплом. Мелькнули лица Антони и Эвилы, и Клер в отчаянии подумала, что все еще можно исправить, но сама не поверила себе.
Они все летели в пропасть.
– Сколько их? – спросил Эдвард. Сьор Грег, министр обороны, всмотрелся в карту, и Клер подумала, что он необычайно бледен. Сейчас это был не лихой и смелый воин, а человек, который заглянул в лицо смерти и понял, что не успеет спастись.
– Три дюжины, ваше величество. По моим данным, у короля Стиоса нет разрыв-камня, но… – Он едва слышно кашлянул и добавил: – Это три дюжины драконов, ваше величество. У нас их всего пять, у нас есть разрыв-камень, но против трех дюжин это ничто, увы.
Эдвард отошел от стола и приблизился к окну. Была ночь, темно-синяя и бархатная; в такую же ночь они зачали Эвилу. Столицу наполняли голоса, шум, звон оружия. Все уже знали о том, что Стиос отправил сюда драконов в поддержку дома Ворона, который готовился восстать из небытия. Клер казалось, что ужас горожан настолько черен и густ, что до него можно дотронуться.
Драконы… Авриль, конечно, дал обещание пощадить Клер и ее детей, но вряд ли он его сдержит. Тогда даже бабушкины сундуки с золотой пыльцой окажутся бесполезными.
– Три дюжины, – произнес Эдвард. – Они от нас мокрого места не оставят.
– Увы, – повторил сьор Грег.
Лица Антони и Эвилы снова мелькнули перед мысленным взором Клер. После похорон дети были настолько взволнованы и испуганы, что их с трудом удалось уложить в кровати. Клер надеялась, что они сейчас спят и не знают, что весь их привычный мир вот-вот рухнет.
Джереми Уиллоу, который до этого держался в стороне, шевельнулся, привлекая к себе внимание. Клер показалось, что в зале проплыл огромный кит, до того сьор Джереми был толст.
– Ваше величество, тут может быть только одно решение, – устало сказал он. – Я был другом покойного государя и я ваш друг. Я предоставлю вам кров в Артхольме, и никто не заставит меня открыть его ворота. Вы будете моим гостем, а гостеприимство угодно Двоим.
Эдвард посмотрел на него так, словно не мог поверить своим ушам. Клер показалось, что он потерял рассудок. Смерть отца, откровение о матери, огненная смерть, которая готовилась упасть с небес, – за несколько дней ему пришлось пережить слишком много.
– Вы предлагаете мне сдать столицу? – спросил Эдвард обманчиво мирно. Клер знала, что обычно за этим следует взрыв, и радовалась, что видела его на этот раз со стороны. – Вы предлагаете мне сбежать, сьор Джереми?
Белесая бровь сьора Джереми едва заметно дрогнула. Он был совершенно спокоен. Однажды он сказал, что его миролюбие – следствие невозможности драться и бегать. Малоун, помнится, рассмеялся над этой немудреной шуткой, но Клер подумала, что сьор Джереми мудр и хорошо, что его мудрость на их стороне.
– Совершенно верно, – кивнул сьор Джереми. – Но не просто сбежать, Эд, поймите. Вы станете спасителем отечества. Можно выставить войска, можно поднять нашу несчастную драконью пятерку, можно раздувать щеки, бить себя кулаком в грудь и кричать о своих правах – но драконы дохнут огнем, и от Ливендона не останется даже воспоминаний. Авриль выстроит новую столицу и будет править, а люди всегда склоняются перед жестокостью. Они будут его прославлять и обожать. И радоваться, что он сохранил им жизнь.
Сьор Грег кивнул. Вейсан неподвижно стоял возле карты, и Клер видела, как огненные точки движутся к Ливендону. Медленно-медленно, со спокойствием победителей.
– Но вы откажетесь от короны и спасете всех от неминуемой смерти, – продолжал Джереми. – Вы станете владыкой милосердным и любящим, который пощадил свой народ и не бросил его в пламя. И однажды эти люди снова пойдут за вами. Милосердие ценят больше жестокости. Корона Дарангвара все равно будет вашей, пусть немного позже.
Лицо Эдварда дрогнуло, словно Джереми ударил его. Клер стиснула пальцы так, что над ними проплыли алые искры – проступила магия, которую она так тщательно скрывала все это время.
– Отказаться от короны? – повторил Эдвард. Клер захотелось броситься к нему и закричать: «Да! Отказаться! Мы уедем отсюда и будем просто жить, мы наконец-то будем счастливы!»
Она опомнилась – тихая и мирная жизнь не счастье для Эдварда. Совсем даже наоборот. Она уже успела это узнать.
– Да, отказаться, – произнес Вейсан. – Через шесть часов мы услышим драконий рев на горизонте. И знаете, что будет тогда? Все эти люди за стенами ворвутся сюда – чтобы встретить Авриля Тисона у стен Ливендона и принести им вашу голову! И знаете, я их не обвиняю и прекрасно понимаю. Чего не сделаешь, чтобы спасти свою жизнь!
Эдвард провел ладонями по лицу. Клер захотелось дотронуться до него, но она не смогла пошевелиться. Гул драконьего пламени стоял в ее ушах, и сквозь этот гул она услышала шум снаружи. Вейсан был прав. Все хотят жить.
– Объявляйте, что вы отказываетесь от престола, чтобы сохранить Ливендон и мир в Дарангваре, – отчеканил Джереми. – Пусть столица открывает ворота и звонит в колокола. Встретим южного мерзавца хлебом, вином и золотом дарангварских владык… а потом вернемся и заберем себе то, что принадлежит нам по праву. Поверьте, Эд, так будет лучше. Так будет правильно.
Какое-то время Эдвард стоял неподвижно, превратившись в надгробную статую на своей могиле. Потом он кивнул и глухо произнес:
– Хорошо. Едем.
– Вот и славно, – кивнул Джереми, поднимаясь.
Эдвард быстрым шагом двинулся к выходу, а Клер, глядя ему в спину, могла лишь беззвучно открывать и закрывать рот.
– Эдвард, – наконец прошептала она. Он услышал этот шепот и обернулся. – А я? А наши дети?
Несколько мгновений Эдвард смотрел ей в лицо, и эти секунды показались Клер огненной вечностью.
– Какие дети? – спросил он, и правый угол его рта болезненно дрогнул. Эдвард отвернулся и вышел из зала, Вейсан и Грег потянулись за ним. Клер, окаменевшая от горя, смотрела им вслед и чувствовала, как из нее утекает жизнь, капля за каплей.
«Какие дети?»
«Я никто, – подумала Клер. – Все это время я была для него никем, он просто играл со мной в любовь так хорошо, что я ему поверила. И вот теперь ему не нужна обуза и он идет дальше».
Зал и живая карта вдруг скользнули куда-то в сторону, и Клер упала на ковер. Джереми, который едва не застрял в дверях, посмотрел на нее с сожалением, и сделалось темно.
