Клер думала о пустяках, чтобы не представлять, как Авриль прикажет казнить Антони и Эвилу. Зачем ему непризнанные дети прежней династии? Бабушка могла говорить что угодно: она-то оставалась в Вышеграде, и Клер никак не могла поверить ей до конца.
Все будет хорошо? Хотелось бы, но… Слишком много «но».
– Ду’ак. Это сьо’, а не сьо’ен, – пискнула Эвила. Проснувшись еще затемно, она стала требовать, чтобы папа пришел ее поцеловать, а когда Клер сказала, что отец уехал, девочка легла на ковер и разрыдалась так, что ее пришлось отливать водой. Сейчас Эвила успокоилась, но снова стала картавить, как год назад, ее лицо до сих пор было красным, а тело иногда сотрясал долгий горестный вздох.
– Сама дура! – рассердился Антони. – Я узнал дракона!
Узнав, что отец уехал и даже не попрощался с ними, Антони приказал одеть его в парадную одежду и пристегнуть подарок покойного деда, саблю – легкую, серебряную, богато украшенную изумрудами и жемчугом. Клер подумала, что он прав, короля не годится приветствовать в траурном одеянии. Она выбрала темно-синее платье с вийонским серебряным кружевом по вырезу и узором из вышитых перьев.
Ворон сжал добычу в когтях. Все кончено.
В это время Эвила упала на пол и огласила детскую таким горестным воплем, что служанки испуганно бросились к ней. Антони прижался к Клер, обнял ее и негромко спросил:
– Мамочка, а папа совсем нас бросил? Из-за этой сьоррен?
Клер кивнула. Погладила сына по голове. Пока у нее две руки и две детские темноволосые головы, пока они все живы, пока…
– Он не вернется? – спросил Антони, и его лицо приобрело взрослое трагическое выражение. Клер вновь пришлось кивнуть. Хорошая мать стала бы оправдывать отца и искать объяснения, но Клер даже думать не хотелось об этом. Эдвард ушел и бросил своих детей, его поступок говорил о нем лучше всех слов. – А эта сьоррен? Она будет жить с нами?
– Эвила права, Антони, это сьор. Сьор Авриль Тисон, король Дарангвара, – глухо проговорила она.
Дракон опустился на площадь, прилег на бок; Авриль спрыгнул на мостовую и плавным упругим шагом двинулся к патриарху мимо зевак, дворцовой стражи и священников.
Король наконец-то возвращался домой.
– А как же мы? – спросил Антони. Сегодня он был таким серьезным и взрослым, что Клер больно было смотреть на него. Мальчик шести лет не может смотреть так прямо и строго. Мальчик шести лет не должен повзрослеть за одну ночь.
– Я не знаю, милый, – призналась Клер. – Твоя прабабушка говорит, что все будет хорошо. Он не обидит нас.
«Но все клятвы, данные ночью, тают при свете дня», – подумала она. И хорошо, если их просто сошлют в Вышеград. Марк Тисон, первый король из династии Ворона, поступил намного проще. Когда его спросили, что делать с наследниками прежнего владыки, которые тогда еще лежали в пеленках, он просто протянул подушку тем, кто задавал наивные и глупые вопросы.
Кто помешает Аврилю поступить таким же образом?
Клер смотрела, как он идет к патриарху, и не понимала, почему перед глазами мелькают какие-то растрепанные золотые нити. Она даже дотронулась до ресниц кончиком пальца – нет ничего. Тогда…
По детской вдруг скользнула тонкая лента нарциссового запаха, и Клер все поняла – а поняв, похолодела от ужаса. Тогда Авриль забрал ее волосы, но, похоже, все отдал, чтобы исцелить принцессу Лию, иначе Клер сейчас бы не дрожала, как невеста в первую брачную ночь.
«Двое всемилостивые, – подумала она, обернувшись к иконе в напрасной надежде на спасение. – Он до сих пор приворожен!»
Мать смотрела на нее с искренним сочувствием. Когда-то эту икону Малоун подарил на рождение Антони и сказал, что она особая: Двое слышат материнскую молитву, которая звучит перед ней.
«Спасите моих детей, – подумала Клер, глядя на Отца и Мать. – Пусть со мной случится все что угодно, но спасите их».
– Мамочка! – позвала Эвила, которая уже успела забраться на подоконник и теперь смотрела в окно. – Мамочка, у этого сьора уже корона!
Восторженные вопли толпы были такими громкими, что стекла зазвенели – или это был звон нарциссовых колокольцев? Клер увидела, как над дворцом пролетают южные драконы, и в голове скользнула обрывочная мысль: ведь одно дуновение, одно-единственное дуновение…
В ней все сжалось от ужаса. Клер без сил опустилась в кресло, служанка поднесла было стаканчик дахавской водки. Клер махнула рукой, отказываясь, и подумала: неужели я настолько отвратительно выгляжу, что без стопки не обойтись?
Вчера ее бросил человек, которого она любила больше жизни. Просто стряхнул Клер и детей, как крошки со скатерти. Какой еще ей быть? Только растерянной и потерянной.
На торжественный обед их, конечно, не позвали. Клер видела, как во дворец прошла принцесса Лия. Отец вел ее, и люди приветствовали девушку горячо и искренне. Какой-то неосторожный зевака даже свалился с фонаря. Лия держалась спокойно и дружелюбно, а Клер подумала: надолго ли хватит ее дружелюбия, когда она поймет, что ее муж приворожен к фаворитке сбежавшего узурпатора?
Узурпатор. Клер и подумать не могла, что когда-нибудь так назовет Эдварда.
Служанки тихонько сбегали на кухню и принесли обед – густой рыбный соус с зеленью, стейки из мраморной говядины, шафрановый рис с овощами и целую гору пирожков. Клер смотрела, как едят дети, но не прикасалась к содержимому своей тарелки – тонкий аромат, заполнивший детскую, не вызывал у нее аппетита.
– Поешьте, сьоррен Клер, – заботливо напомнила няня. – На вас лица нет.
Клер кивнула и взяла пирожок. Кто знает, когда ей еще придется поесть.
– Ты видела короля, Анни? – спросила она.
– Нет, сьоррен Клер. Но на кухне говорили, что он красавец. Ну просто картинка, истинный государь! – Служанка сложила руки перед грудью, словно в молитве, и мечтательно прикрыла глаза.
– А ее величество?
Мечтательное выражение покинуло лицо Анни.
– Была бы хорошенькая, – небрежно заметила она, – но у нее все лицо и тело в мелких шрамах. Я сама не видела, сьоррен Клер, просто слышала разговоры. Бринта говорила, что вам она и в подметки не годится.
Клер даже рассмеялась.
– Двое всемилостивые, при чем тут я!
– При том, сьоррен Клер, что вас все любят, – серьезно ответила Анни. – А про нее еще никто ничего не знает. Ах, какая из вас была бы государыня!
– Прекрати и больше не говори так, – одернула служанку Клер. – У стен есть и уши и рты.
К ним пришли вечером. Клер поднялась сразу же, как только дверь стала открываться. Она встала так, чтобы закрыть собой детей, и поняла: если что, ей остается лишь умереть.
Авриль выглядел усталым. Когда он вошел, золотая завеса, которая сгустилась перед глазами Клер, развеялась и мир сделался огромным и ярким. Весь мир сейчас был в человеке, который вошел в детскую. Клер поняла: еще немного и она упадет на колени и будет целовать ему руки.
