— Лови!
По-быстрому сложив левой рукой показанную Корниловым комбинацию, пальцем правой я ткнул в запястье молодой графини — под самый срез рукава — одновременно вновь расслабляя левую. И не забыв приструнить Зеркало — но это у меня уже шло почти на автомате.
Пара секунд — и рука Миланы скрылась за стеной. И как раз в этот момент в пяти шагах передо мной вырос контур минотавроида — очередная мишень.
— Дай! — в свою очередь крикнул я, просовывая руку в дыру.
Сразу Воронцова не ответила — должно быть, успела от отверстия отойти.
— Маны! — повторил просьбу я, на всякий случай уже ища глазами какое-нибудь другое окошко.
— Ну, держи… — альтернатива не понадобилась: Милана таки меня услышала.
Я уже привычно составил пальцами служебную фигуру, тут же ее убрал — и почувствовал, как другой руки что-то коснулось по ту сторону стены…
…и в следующий миг едва не рухнул на колени от накатившего упоительного блаженства. Прав Корнилов: и в самом деле сейчас совершенно неуместного!
Ни духа себе, это у меня на воронцовскую ману такая острая реакция?!
— С ума сошла?! Предохраняться надо! — не без труда выговорил я, дрожащей рукой выцеливая минотавроида.
— Ну как, взбодрился? — весело раздалось из-за стены. Но не рядом со мной — а из окошка в шаге впереди.
Я скосил глаза: оттуда на меня смотрела Милана. А за руку меня тогда кто держит?!
— Ну, хватит, хватит уже! А то выпьешь мою Пири до дна — и спалишь к духам! А она отчиму в сорок империалов обошлась! — с усмешкой бросила молодая графиня.
Пири?! Я судорожно отдернул руку, почти машинально сложив пальцы второй в фигуру кривого зрения: за стеной и в самом деле стояла клейменая девушка — уже одетая в платье, но столь же безучастная к происходящему, что и в аудитории у Поклонской. Да как и всегда, собственно.
— Понравилось? — показушно-участливо поинтересовалась Воронцова. — Целая история была протащить ее в лабиринт! Все ради друзей — можешь не благодарить!
Вместо ответа я ударил магией, вложив в кукиш столько маны, сколько сумел — все, полученное от Пири, и еще своей добавил.
Ударил не в мишень — по насмешливо скалящейся в окне Милане.
Глава 18
в которой я предстаю перед начальством
Ни одна молодая графиня в результате инцидента не пострадала. По крайней мере, от магии.
Стена оказалась перекрыта простеньким стационарным щитом, проницаемым для твердых тел (иначе как просунешь руку за маной?), но от неблагоприятного магического воздействия надежно защищающим. Ну, так-то логично: будь иначе, любой неудачный удар мог бы невзначай задеть ничего не подозревающего товарища в соседнем коридоре. Об этом я тогда не подумал.
В ярости я вообще ни о чем особо в тот момент не думал, действовал чисто на эмоциях.
Но так или иначе, никаких последствий моя спонтанная атака не имела. И даже не выглядела со стороны чем-то предосудительным — просто досадный промах мимо мишени.
Но Воронцова, конечно, все поняла. И улыбаться перестала.
За Пири ей, кстати, от Корнилова позже влетело. Милана пыталась отговориться тем, что, мол, по просьбе Поклонской привела клейменую девушку еще на первый урок (что соответствовало действительности), а потом, якобы, не успела в перерыве спровадить ту в восемнадцатый чертог (что уже правдой наверняка не являлось: времени между занятиями для этого было более чем достаточно). И вот, типа, не решившись оставить беспомощную Пири без надзора, Воронцова потащила ее за собой в лабиринт, где та — будто бы случайно — коснулась моей руки (откровенная, бесстыдная ложь: чтобы Милана — и беспокоилась о холопе?!)…
Преподавателя версия молодой графини тоже не особо убедила, и, строго отчитав, тот оштрафовал Воронцову на дюжину баллов. Милана приняла наказание с показным смирением.
Что до меня, то на все эти корпусные рейтинги мне сейчас было глубоко начхать. Пусть охватившее меня в первый момент остервенение и спало, на смену ему пришла холодная злость — на Воронцову с ее идиотскими выходками, на Корнилова, проглядевшего на полигоне Пири, на корпус, где все это произошло, на весь мир магии и его бесчеловечные реалии… И в первую очередь, на себя самого, понятия не имеющего, что мне со всем этим делать и как вообще жить дальше.
Блин, домой хочу! В прежний, спокойный мир — без этого долбаного волшебства, без коварных духов, без летающих ковров, без клейменых холопов-зомби и сумасшедших аристократов-магов!
Уже в столовой, за обедом, Тереза мне рассказала, что по итогам учебного дня «жандармы» вернули себе лидерство. В нашем активе теперь было 264 балла, и отделение Миланы мы опережали на шесть очков. Те же шесть очков по-прежнему составлял мой отрыв от Иванки в личном зачете — премию, полученную мной от есаула в начале занятия, девушка компенсировала лучшей работой на полигоне. Собственно, не удивительно: после воронцовской подставы с Пири выполнять задание Корнилова я, по сути, бросил…
Фон Ливен я, кажется, ответил что-то невпопад. Обед вообще прошел для меня, словно в тумане — не помню, что и как я ел и ел ли вообще.
А после выхода из-за стола меня внезапно вызвали к начальнику корпуса.
* * *
Аудиенции у прежнего верховного властелина Федоровки, полковника Пришвина, я не удостаивался ни разу — все вопросы, и о поощрении, и о наказании, решал его заместитель, майор Алексеев. И вот теперь, на третий день учебы, мной вдруг заинтересовался новый начальник корпуса, подполковник фон Таубе. С чего бы это вдруг?
Правдоподобная версия у меня была одна: господин подполковник нашел наконец время лично поздравить нас с давешней победой в гонках. И лишний довод в пользу этой догадки я получил, нагнав на лестнице главного здания Воронцову.
— О, а вот и ты! Драться не будешь? — обернувшись с верхней ступеньки, прищурилась на меня Милана. И, не дожидаясь ответа на свой вопрос, задала другой: — Тоже к барону? — речь, вне всякого сомнения, шла о фон Таубе.
На автомате я кивнул.
— Странно это, не находишь? — заметила молодая графиня, подождав меня и лишь затем двинувшись дальше.
— Из-за гонок, небось, — угрюмо бросил я в сторону — совсем уж промолчать показалось мне по-детски глупым.
— А самурай тогда где?
Ясухару поблизости и впрямь не наблюдалось.
— Подойдет, — пожал плечами я. — Или, может, уже там, — показал глазами вверх по лестничному пролету, на площадку третьего этажа.
— Духа с два! Когда меня вызвали, он рядом стоял. И ему ничего не сказали.
— Ну, не знаю, — раздраженно развел я руками.
— Вот и я не знаю. И мне это не нравится. Сильно не нравится.
