- А то! Видела я цветок любви на твоей руке! Сначала крохотный росточек приязни, а после ярко цветущие цветы любви, только вот плодов так и не дождалась. - У хозяйки, как всегда, глаза были на мокром месте, она хлюпнула носом и утерла слезы. - Думала, парой станете, искру зажжете. То есть ребеночка родите, а там и до абсолютной связи недалеко, - крольчиха нервно дернула носом.
- Разве это не метка долга? - обескураженно спросила я.
- Не долг это, глупенькая, а растущие чувства. Кто по собственной воле жизнью пожертвовать решит, ради кого зверолюд на подобное может быть готов?
Задрав рукав, женщина показала татуировку на собственной коже, тоненький вьюнок с мелкими голубыми цветочками, что оплетали руку, стремясь к сердцу, и россыпь маленьких ягодок, горсть детишек, что выросли и разъехались, но так и остались единым целым с матерью, связанные нерушимой связью.
Осознав все услышанное, я вскочила, стул покатился по полу, а бутерброды рассыпались. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы вспомнить и все понять. Магическая татуировка зверобосса давно дошла до его сердца.
Я пулей вылетела из лавки. Ну как вылетела: сначала в дверь запертую врезалась, не смогла выбить лобиком, а потом, сдвинув засовы в сторону, распахнула и в мгновение ока очутилась на улице.
- Куда? Умрешь! ТАМ ЖЕ СЕЙЧАС САМАЯ МЯСОРУБКА НАЧНЕТСЯ! - только и услышала я вслед. Слова резанули уши и ранили душу. - Не догонишь, они давно в небе, резня будет происходить выше облаков!
Но я уже не слушала, все это было неважно. Перепрыгивая через лужи и поскальзываясь на обледенелой мостовой, неслась вперед без теплой одежды, шапки и шарфа. Меня грела ярость. Как я могла быть такой дурой и ничего не замечать? Взгляд мой был устремлен в небо там, где над низко нависавшими тучами гремел гром.
❀ 64 =
Я встала посереди площади, задрав голову вверх. С туч срывалась мелкая туманная морось.
Попыталась сосредоточиться, собрать свою волю в кулак, представила, как ярко пылает огонь, вьется дым и танцуют языки пламени, но ничего не произошло. Лишь легкое ощущение тепла пробежало по телу, будто каждая клеточка моей кожи встрепенулась, подняла голову и вновь уснула.
Тогда я представила самое желанное на свете: его руки на своей коже, восстановила в своей памяти ощущение его мощного дракона внутри меня, вспомнила, как его раздвоенный язык скользил по моим губам, и обжигающая лава потекла по венам.
Я застонала.
Вначале было больно, магическая метка вспыхнула огнем и ожила. Потом я почувствовала его. Мое родное чудовище, там, высоко в небе, и все стало не важно, потому что его метка пылала и пульсировала в унисон с моей. Он тоже чувствовал эту боль, боль расставания. Сожаление и печаль от того, что пришлось отпустить меня, более того, жестоко разорвать связь.
Я довольно улыбнулась. Любимое мое чудовище, мой нежный деспотичный зверь, даже тебе не по силам разлучить нас. Ты мой, а я твоя. Я твоя воспламеняющая, а ты мой зверь. Мы единое целое.
Все случилось слишком быстро, чтобы я осознала и почувствовала ужас. А когда до меня дошло произошедшее, уже ничего не было важно. На моей груди горели и бежали языки пламени, устремляясь к самому сердцу. Блаженство перевоплощения волной прокатилось по нервам, теперь понятно, почему вовремя трансформации так кричал босс - от удовольствия. Это сладкая мука наконец-то стать самим собой, после заточения в получеловеческом теле. Расправить крылья и всей душой стать неистовым зверем, рвущимся в небеса.
***
Я посмотрелась в лужу.
Разочарованию не было конца. Я отвратительно розового цвета, хотя надеялась на черный или золотой, на худой конец изумрудный, но увы, внебрачная дочь дворянина с каких-нибудь далеких островов, выброшенная из родного мира и вновь вернувшаяся домой, не могла рассчитывать ни на что подобное. Одно радовало - это был не щеняче- и не поросяче-розовый, а благородный оттенок розового брильянта, самого редкого камня на земле.
Этакий цвет разбавленного вина. Примерно такими же радужными бликами и блестела моя чешуя. Поэтому я решила смириться с судьбой, ибо у меня теперь было небо! Я улыбнулась клыкастой лыбой самой редкостной гадины, которая когда-либо появлялась в этом мире.
Я впервые взмахнула перепончатыми крыльями и резко оторвалась от земли.
***
Гроза набирала силу, в чернильных облаках сверкали маленькие молнии, и грохотал гром. С облаков срывались тяжелые капли ледяной воды и кристаллы льда. Неистовые осадки стеной преграждали путь всем, кто пытался подняться в небо, заливали глаза, били по коже, пронзали перепонки крыльев острыми гранями сосулек, летящих навстречу.
Я, не сдаваясь, летела вверх к звездам и луне, выше облаков, тумана, выше льда и воды.
Или небо соединит меня с моим зверем, или пусть примет бездна!
Я усиленно заработала крыльями, набирая высоту. Пусть все и вся уберутся с моей дороги! Мне нужен был он - мой дракон, мой ласковый зверь, что решил спасти, бросив.
Я поднялась выше облаков, может быть, неуклюже, но с целеустремленностью молнии, пронзающей небеса. И оказалась в наднебесье, но вопреки всему здесь, под лучами луны, не было тишины и безмятежности.
Мужчины и женщины, превратившиеся в зверей и забывшие самих себя, метались между туч, ныряя в них и выныривая, сталкиваясь в коротких кровопролитных стычках. Иногда дерущиеся разлетались в разные стороны, иногда раненый и поверженный противник падал вниз и терялся в непроглядном тумане.
Белое марево навек поглощало проигравшего. Еще не достигнувшие земли их трупы обгладывали хищные файры и даже кости растаскивали по своим норам и гнездам, чтобы там в тишине и сырости сгрызть их без остатка.
Не то что клочка, даже памяти о проигравших не достигало улиц Лондона. Только кровавый дождь поливал пустынные улицы.
В такие дни все, кто не нашел свою воспламеняющую и не поднимался в небо, запирались в домах, прячась от стай мелких, но безжалостных хищников.
А в небесах, отделенных облаками тумана от всего остального мира, продолжалась схватка не на жизнь, а на смерть. Разъярённые самцы, расправившись с докучливыми конкурентами, время от времени бросались в погоню за самками.
Хищницы задирали самцов, мелькая у них перед мордами, дразня и давая надежду, а потом устремлялись прочь, посчитав кавалера недостаточно сочной добычей, даже для того, чтобы поточить об него когти. Годы сдержанности и смиренного притворства не прошли даром, после обретения самих себя вседозволенность и свобода рвали дракониц на части, заставляя забыть об осторожности и бездумно играть с огнем. У некоторых это получалось не очень хорошо, и, попав в когти хищника, они сплетенной в экстазе парочкой опускались ниже облаков.
Некоторые самцы попытались гоняться за мной: они, как гончие, чуяли в воздухе мое возбуждение с предвкушением и устремлялись за добычей. Но не могли догнать. Не им тягаться с моей скоростью и маневренностью.
