– Вот я и подумала, что, если начнётся цепная реакция и мы все, – Руна фыркнула, – развернёмся?
Тимофей открыл рот, собираясь возразить, и закрыл.
Эти опасения существовали у него в начале пути, когда он только начинал расчёты процессов фазового перехода при развертке, но Феофанов убедил его, что цепной реакции не будет, для этого нужны совсем другие энергии, чем те, какими располагает лаборатория. И всё же сомнения остались, тем более последний эксперимент с кесарем четвёрки распространился не на объём камеры, а гораздо дальше.
«Чёрт!» – произнёс он внутрь себя с расстроенными чувствами. И ведь не поспоришь без дополнительных расчётов!
– С момента развёртки трёх измерений прошло тринадцать с лишним миллиардов лет, но никаких цепных реакций «кесаря» мы не наблюдаем даже при взрывах квазаров. Поэтому я уверен, что опасности нет.
– Дай бог! – усмехнулась Руна, глянув на часы. – Хотя вряд ли вы… ты уверен в этом стопроцентно. Кстати, именно этот процесс цепного распада и можно было бы применить при создании оружия. Нет?
Тимофей озадаченно глянул на поднявшуюся с места женщину. Мелькнула мысль: она не только чертовски красива, но и дьявольски умна!
– Вы знаете…
– Ты.
– Ты знаешь, – поправился Тимофей, – я сейчас же попробую посчитать.
Руна засмеялась. Её грудной смех был неподражаем.
– Только не сейчас, едем ужинать.
На душе стало легко.
Забыв о страхах, он поспешил выключить аппаратуру лаборатории и поставить помещение на охрану.
Глава 5
Москва. 27 июня
Работа начала потихоньку доставать.
Первое время, то есть год назад, Грубин ещё относился к ней спокойно, считая необходимой частью исполнения законов России, особенно касающихся долгов граждан, накопленных незаконным путём. Удовлетворения, однако, он не получал и тогда, заявляясь к должникам в качестве судебного исполнителя и требуя возврата порой немалых сумм. Но в последние месяцы всё чаще приходилось сталкиваться с нищетой должников, пытавшихся как-то выжить в «самой справедливой стране», по мнению ведущей правительственной партии, и выдерживать тоскливые взгляды людей, которым просто не на что было жить, стало невмоготу.
Обычно он отправлялся с визитами к должникам вместе с напарником Витей Кислицыным, тихим сорокапятилетним инспектором, редко высказывающим своё отношение к творящимся в стране чудесам в образовании, медицине или цифровизации. Однако в это утро двадцать пятого июня Кислицын заболел и Валере пришлось отправляться на работу вместе с Борисом Шмагой, прозванным в учреждении Быком. Он и выглядел как бык: крупнотелый, с глыбистой головой, с мясистым набрякшим лицом, усики на котором «а-ля Гитлер» казались неуместными, толстопузый и широкозадый. Не хватало лишь рогов на плешивой голове. Насколько знал Грубин, Быка никто из комиссии приставов не любил, но у того были высокие покровители в украинской диаспоре российского правительства, и руководство судебных исполнителей предпочитало не замечать его грубости.
По первому адресу – улица Братьев Карамазовых пара выехала ещё утром и провела в квартире должника, точнее, должницы – женщины, взявшей кредит тридцать тысяч рублей и не вернувшей деньги банку вовремя, всего десять минут. Владелица двухкомнатной квартиры и мать троих детей, жившая без мужа, пообещала заплатить долг в течение недели, и Грубин ей поверил. Люди с такими лицами: чистое, светлое, горькая складка губ, виноватая полуулыбка, – не лгали. Просто эта сорокалетняя вдова, работающая на двух работах сразу (она сама рассказала обо всём), не рассчитала свои силы, а кредит взяла не на яхту или автомобиль, а на замену старой стиральной машины.
Грубин выслушал её историю, проникся сочувствием и пообещал увеличить срок оплаты, хотя и не обязан был это делать. Как правило, судебные приставы выслушивали подобные истории десятками в месяц.
Бык поначалу упёрся, бодаясь как аналогичное животное и брызжа слюной, но Валера уговорил напарника отнестись к должнице с пониманием.
Но визит к следующему должнику отнял у него гораздо больше времени и нервов.
Это был восьмидесятипятилетний старик – в прошлом учитель физики, а теперь инвалид, передвигающийся с помощью локтевых костылей. Звали его Иван Поликарпович. Сутуловатый, седой, запавшие щёки, голубые и чистые, как у младенца, глаза. Оказалось, что он бывший спортсмен, прыгун в длину, добивался в семидесятые годы прошлого века неплохих результатов (в гостиной хозяина старой двушки стоял шкаф с медалями и кубками), но после трёх операций на коленных суставах ноги Ивана Поликарповича стали искривляться, он получил болезнь – коксартроз, вызывающий жуткие боли, и уже двадцать лет ходил с трудом.
Жена учителя умерла, дети разъехались по разным городам страны, и, судя по всему, отцу практически не помогали. Ему пришлось взять кредит на ремонт полов (совершенно стандартная история), но в людях он разбирался слабо, и якобы ремонтная бригада из Украины просто кинула старика, получив оплату заранее и скрывшись в неизвестном направлении.
– Зачем же вы отдали им деньги до ремонта? – озадаченно спросил Грубин, когда хозяин пригласил приставов в квартиру, где Валеру встретила ужасающая бедность.
Нет, грязи и беспорядка не было. Комнатки блистали чистотой и давились пустотой, потому что в спальне стояла одноместная кровать на пружинной сетке (ей исполнилось, наверно, чуть ли не сто лет), а в гостиной – только столик, стул и шкаф с наградами. И ничего больше! Во всяком случае, компьютера Валера не заметил. Зато заметил вспучившийся паркетный пол без единого ковра.
– Так получилось. – Иван Поликарпович поднял на гостя прозрачные глаза, и на пристава глянула святая простота.
Он проглотил комок в горле.
– Расскажите, с кем вы общались, нанимая ремонтников.
– Нечего тут рассусоливать, – буркнул Бык, косясь на медали и кубки. – Пусть продаст эти железяки и отдаст кредит.
Хозяин перевёл взгляд на детину, улыбнулся.
– Это не железяки.
– Не хрен было брать кредит, ежели не рассчитывали отдавать.
– Так ведь я думал отдать, а банк, где у меня денежки на смерть отложены, лопнул. Вот и сижу, кукую.
– Раньше надо было думать. Подписывайте бумагу, будем вызывать оценщиков. Может, того, что у вас осталось, и хватит на оплату.
– Подождите, – сказал Валера старику, взяв под локоть напарника. – Выйдем на минутку.
– Да с какого бодуна… – Бык попытался вырвать руку, но ойкнул от боли: пальцы Валеры стали как железные клещи. Он вынужден был подчиниться.
В прихожей детина снова дёрнулся, взмахнув второй ручищей как кувалдой:
– Отпусти, с-сука!
Грубин без размаха сделал тычок сжатыми пальцами в шею напарника, усадил обмякшего на стульчик у двери, на который, наверно, садился инвалид, чтобы надеть обувь.
