– Но вы же хакер и не раз ломали защиту компьютерных сетей разных компаний, в том числе государственных, что вполне сравнимо с предательством. Разве не так?
– Все у всех что-то крадут по мелочи! Это не воровство, в крайнем случае бизнес! Вы ведь тоже не святой чекист, не так ли?
Дементий Лазаревич мигнул.
– По сути, – продолжила она напористо, – вы заставляете меня совершить кражу научных разработок.
– Ради интересов государства.
– Это вы так говорите. Если вы и вправду стоите на страже государственных интересов, почему бы вам просто не вызвать к себе завлаба или Тима и выяснить всё, что вам надо? Почему пошли путём шантажа и скрытого наблюдения?
Дементий Лазаревич ощупал лицо хакерши ставшими ледяными глазами.
– Вы, несомненно, мыслящая женщина, Руна Симеоновна, и задаёте правильные вопросы. К сожалению, я не могу раскрыть вам все наши планы и оперативные схемы. Поэтому продолжайте работать. Чем быстрее вникнете в суть проблемы, тем лучше для вас. Помните, вам светит как минимум семилетняя статья, а если учесть другие ваши бизнес-подвиги, то и больше.
– Не надо меня пугать! – Руна с вывозом расправила плечи.
– Я не пугаю, пока предупреждаю. Идите, полковник Житомирский даст вам дополнительные инструкции. Мы устроили вас в лабораторию «Илэвен» не для того, чтобы вы решали этические проблемы.
Руна встала и молча вышла, унося колючий взгляд того, кто называл себя Дементием Лазаревичем.
Хозяин кабинета надел очки.
В фокусе линз появилось лицо Житомирского.
– Она начинает задумываться: те ли мы, кем представились, или нет. Это опасная тенденция. Усиль давление.
– Вряд ли она добровольно пойдёт на интим, – пробурчал полковник.
– Попробуй, предложи соблазн, от которого она не сможет отказаться. Она не девочка, знает прелести секса. Возьми силой, в конце концов. Не мне тебя учить.
– Зачем силой? Есть соответствующие наркотики, сама полезет в постель.
– Действуй!
– Понял, – ухмыльнулся Житомирский.
Глава 7
Москва. 29 июня. День
Отец жил за третьим транспортным кольцом в районе метро «Авиационная», в двадцатичетырёхэтажной высотке с высоким – на два этажа – цоколем. Дом стоял в низинке между корпусами бывшей резиновой фабрики, и строителям пришлось поднимать его над железнодорожными путями.
В столице уже больше двадцати лет велась застройка индустриальных территорий, ранее принадлежавших заводам и фабрикам, поэтому Тимофей не удивлялся преображению города. Москва и в самом деле год от года становилась краше.
Старший Бодров был дома, занимаясь своим обычным делом – реставрацией собраний сочинений российских и зарубежных классиков. Работал он художником-реставратором Пушкинского музея, закончив в начале века художественное училище, а потом институт культуры, но в свободное время с удовольствием восстанавливал книги, устроив дома самую настоящую художественную мастерскую.
Естественно, и трёхкомнатная квартира Архипа Васильевича представляла собой настоящую библиотеку. Книжные шкафы и полки располагались не только в гостиной, но и в спальне, и даже на лоджии, которую он утеплил, превратив в дополнительную комнату.
Сына он не видел уже месяц, поэтому встретил радушно, тем более что Тимофей прибыл не один, а с подругой.
– Знакомьтесь, – сказал он. – Это Руна, работает с недавних пор в лаборатории. Руна – это папа, Архип Васильевич.
– Очень приятно!
Бодров-старший, ещё совсем не старик (шестьдесят два года – возраст второй молодости, как он говорил), высокий, статный, как и его сын, с великолепной седой шевелюрой, кареглазый, галантно поцеловал гостье пальцы и пригласил в гостиную.
– Тим, покажи коллекцию, я пока приготовлю кофе. Вы курите?
– Нет.
– Мы с сыном тоже, Бог избавил от зависимости.
Руна посмотрела ему вслед, удивлённая идеальным сходством отца и сына, и Тимофей проговорил со смешком:
– Яблочко от вишенки недалеко падает.
– Вы так похожи!
– Но и маминого у меня достаточно, особенно нос и губы.
– Я о ней ничего не знаю.
Тимофей подал Руне фотографию в рамочке, стоявшую на комоде.
– Живёт в Питере.
Руна с минуту изучала лицо матери Тимофея, с грустными глазами и грустно сложенными губами.
– Красивая… так они разведены?
– Давно, лет пятнадцать уже. Но папа жениться больше не рискнул.
– Почему же разошлись?
Тимофей поморщился. Тема его не радовала.
– Не сошлись характерами, как говорят в таком случае. Он всё время пропадал на работе, ездил по командировкам, в провинциальные музеи, а ей хотелось другого.
– Внимания и заботы.
– Ну… разошлись. Она вышла за лётчика, потом за какого-то бизнесмена… теперь одна. В общем, обычная история.
– Не жалеет, что ушла от отца?
– Может, и жалеет. – Тимофей поставил фото обратно. – Я с ней редко вижусь.
– Со своей женой видишься?
Тимофей нахмурился, отвёл глаза.
– Нет, совсем не вижусь.
– И не хотел вернуть?
– Нет.
– Вы с папой и в этом схожи.
– Руна, давай о другом. Идём, покажу тебе библиотеку. Папа утверждает, что в ней уже больше десяти тысяч книг.
– Супер!
Осмотрели книжные полки в комнатах, Руна осторожно сняла несколько книг, переплетенных в материал под кожу, с золотым тиснением.
– Красиво! Не верится, что это самодел.
– Не самодел, папа только заново переплетает негодные издания и восстанавливает недостающие страницы. Не отличишь от типографских.
– Я смотрю, тут есть даже довоенные.
– Не только довоенные, но и дореволюционные, и книги конца девятнадцатого века. Вот Пушкин издания Брокгауза и Ефрона. Нравится?
Руна взяла в руки толстый чёрный том с выпуклым тиснением и золотым обрезом.
– Наше всё…
– Только не повторяй это при папе! – взмолился Тимофей. – Он терпеть не может это идиотское утверждение.
– Почему идиотское?
– Потому что в России полно поэтов не меньшего уровня дарования. Десятки, если не сотни имён! А заявляют о том, что Пушкин «наше всё», только глупцы или провокаторы!
– Спасибо за комплимент.
– Извини, – остыл Тимофей. – Я не имел тебя в виду.
– Завидую!
