– Сердце? – спросил Тимофей.
– Колет, зараза! – признался Мирон Юльевич. – Но не обращайте внимания, пройдёт. Готовьте выводы по свежим впечатлениям, обсудим после тестирования.
Тимофей вернулся на место, жестом отвечая на взгляд Валика, что всё в порядке.
Через полчаса собрались у стола Феофанова «для дачи показаний», как выразился Валентин Сергеевич.
По очереди поделились своими умозаключениями, переживаниями и впечатлениями.
В общем-то все чувствовали примерно одно и то же, с небольшими отличиями.
Башни-минареты видели трое: Тимофей, Тамара и Феофанов, но только Тимофей проваливался в неё и путешествовал по Луне. Остальные побывали внутри пены из зеркально-прозрачных пузырей, изредка выныривая в разные уголки планеты.
Петрович оказался в джунглях.
Валик вышел где-то во льдах Антарктиды, хотя это могла быть и Арктика.
Феофанов погрузился в жерло вулкана, после чего у него и случился сердечный приступ.
Тамара посетила чашеобразную котловину в окружении горных стен и, по её словам, видела на вершине башни человека. Возможно, это был Тимофей, хотя доказательств о реальности путешествия неизвестно куда не было ни у неё, ни у него.
Римма вообще только барахталась в обнявшей её со всех сторон пене из пузырей.
– Итак, резюмируем, – сказал Феофанов, выслушав сотрудников. – Тимофей?
– Можно я выскажусь позже? – виновато сказал физик.
– Хорошо. Валентин Сергеевич?
– Ясно, что пятёрка развернулась, – начал доктор наук, прекратив говорить в своей обычной ёрнической манере и став чрезвычайно серьёзным. – Произошёл локальный фазовый переход, который, наверно, не вышел за пределы лаборатории, что успокаивает. Но мы ожидали добавления новых нелинейных преобразований и константных горизонтов, а получили ослабление трёхмерья, то есть свёртку по некоторым пространственным измерениям и замену их на полевые конфигурации – те самые «мыльные пузыри», которые и воздействовали на наши органы чувств таким причудливым образом.
– Не понял про свёртку отдельных измерений, – сказал Петрович озадаченно.
– Антон, ты меня удивляешь. Мы ощущаем пространство как объём, создаваемый тремя развёрнутыми измерениями. При развёртке пятёрки какое-то из них, не важно какое, будь то длина, ширина или высота, свернулось в струну, зато вместо него развернулось дополнительное, образовав полевой континуум с другими характеристиками. Вот его мы и почувствовали, как пену. Лучше скажи, как вёл себя «мерин».
– Как обычно. – Петрович глянул на монитор Феофанова, в глубине которого светилась схема установки. – Лишь несколько раз на оси «дельта» вскакивали прыщики – он глотал энергию, как обжора.
Валик посмотрел на Феофанова.
– Дельта у нас…
– Частота колебаний энтропии, – закончила Римма.
Мирон Юльевич кивнул.
– По большому счёту это хронополе, то есть время.
– Что это может означать – всплески потребления?
– «Мерин» кинул петлю во времени, – тихо сказал Тимофей.
В кабинетике заведующего стало тихо.
– Не понимаю… – откликнулась Римма, кандидат физико-математических наук, специалист в теории суперструн. В лаборатории она исследовала «боковые лепесточки» излучения инвертора, создающие дополнительные пакеты вакуумных осцилляций. По сути, она являлась одним из разработчиков «мерина».
– Что именно? – спросил Феофанов.
– По вашим выкладкам пятёрка не должна быть связана с изменением хронопотока.
– Верно, я тоже считал появление хроноразвилок только после семёрки, – проговорил Валик. – Чего мы не учитываем?
– Переходы, – сказал Тимофей.
Совещавшиеся обратили на него внимание.
– Поясни, – сказал Валентин Сергеевич.
– Мы привыкли считать десять измерений отдельными категориями физической природы, – нехотя произнёс Тимофей. – Но они могут быть всего лишь эффектами единого многообразия Калаби-Яу, то есть как бы его гранями. Тогда их все что-то объединяет.
– Что? – в один голос проговорили Валик и Римма.
Взгляды присутствующих потянулись к Феофанову.
Он изобразил полуулыбку, состоящую из нескольких модификаций: понимания, задумчивости, озабоченности и неприятия.
– Запутанности, – ответил на вопрос Тимофей.
Мирон Юльевич кивнул.
– Полностью согласен, Тимофей.
– Ты гений! – воскликнула Тамара.
– А то, – пробормотал Валик с завистью.
– Ну конечно! – воскликнула Римма. – Вселенная рождалась из единого состояния, будучи сосредоточенной в сингулярности. Все её последующие фундаментальные параметры разделились, оставаясь запутанными.
– Но тогда возникает один простой вопрос: почему в нашей части Вселенной развернулось всего три измерения, а не все десять? – Петрович посмотрел на каждого по очереди. – Чем они отличаются от остальных семи?
– Провокатор, – проворчал Валик. – Ты же прекрасно знаешь, что в этом случае кости бросал Создатель. Выбор трёх наших измерений совершенно случаен. Просто мы оказались в той Метавселенной, где в данный момент и существуем.
– Давайте ближе к теме, – сухо проговорил Феофанов.
Тимофей улыбнулся про себя, понимая, что коллеги ошеломлены результатом эксперимента, возбуждены и пытаются скрыть овладевшие ими чувства. Сам он уже догадался, что произошло на самом деле, и о связанности измерений заговорил как об аксиоме.
– Вселенную действительно объединяли две силы, одна из которых – гравитационное поле – пронизывала не только мироздание, породившее человеческий разум, но и все метавселенные Мультиверса, то есть Большой Бесконечной Вселенной. Вторая сила – запутанность элементарных частиц должна была объединять все конструктивы человеческой метавселенной, все её материальные объекты и поля. Этот постулат был выведен недавно российскими физиками Леоновым и Головко, и хотя его в штыки приняли зарубежные учёные, Тимофей верил, что гипотеза о запутанности метавселенных верна.
Конечно, по причине топологической сложности многообразий Калаби-Яу уравнения теории струн имели огромное количество решений, и каждое из них соответствовало набору констант и конфигураций Калаби-Яу со своей геометрией и законами. Что, в свою очередь, подразумевало и разные наборы элементарных частиц, физических постоянных и пакетов измерений.
Вселенная, где возникло человечество, была сформирована первым обертоном масштабных колебаний, то есть тремя развёрнутыми измерениями, остальные семь (по теории суперструн для объяснения существования устойчивой конфигурации материи и нужны были десять измерений, что позволяло описать Вселенную математически безупречно) были свёрнуты в крошечные струны фрактальных структур Калаби. И если попытаться развернуть какие-нибудь из них до макромасштабов, чем и занималась лаборатория Феофанова, можно было найти странные квантовые связи между материальными объектами реализованной Вселенной в далеко разнесенных местах. А может быть, и в других метавселенных, связанных изначальной запутанностью всего сущего.
