«Благодаря развёрнутым измерениям?»
«Именно».
«Прошу тебя, не называй меня больше Гюрзой».
Тимофей поёжился.
«Хорошо, не буду, извини».
Перелетели к следующему окну, заглянули в него.
Тимофей по-прежнему видел картину происходящего не глазами, а всем телом, то есть по сути – сознанием, и, вспомнив об этом, спросил:
«Что у тебя со зрением?»
«В смысле?»
«Ты хорошо видишь?»
«Даже слишком, – ответила Руна. – Такое впечатление, будто у меня сотни, если не тысячи, глаз».
«Похоже, мы воспринимаем световые волны всеми молекулами мозга».
«Но ведь наши тела сейчас не здесь».
«Я не закончил. В таком случае наше сознание обрабатывает видеоинформацию как сверхчувствительный лептонный комплекс, передавая сигналы в мозг и получая оттуда обработанное мозгом изображение».
«Для меня это слишком сложно».
«Я сам с трудом понимаю, что говорю», – с улыбкой проговорил Тимофей, разглядывая окно.
В глубине «льда» была видна всё та же лаборатория, но освещённая иначе, не индикаторами, а светодиодной лампой на потолке. Очевидно, в этом хроноперпендикуляре царила ночь, поэтому бункер был пуст.
«Если следовать логике, – сказал Тимофей, – этот ряд окон будет длинным. До тех пор пока мы не выйдем за пределы существования лаборатории. Предлагаю либо обследовать противоположный конец тоннеля, либо лететь вперёд километров на пять – десять».
«Вперёд – скучно, потому что мы так летим в прошлое, а назад – это ведь для нас в будущее?»
«Верно, отличная мысль! Я не подумал! Действительно, почему бы не посмотреть, какое будущее ждёт нас и лабораторию?»
Развернули «тележку», и она плавно помчалась в обратном направлении, словно и в самом деле была каретой без лошадей, но с мягким пуховым лежаком.
Остановились на десятом окне после того, из какого Тимофей вытащил Руну.
Этот колодец хроноперпендикуляра всё ещё представлял собой срез времени, связанный с лабораторией. В данный момент в бункере находились двое сотрудников «Илэвен» – Феофанов и Римма, а также какие-то незнакомцы в синих халатах, наброшенных на костюмы, с равнодушными лицами стражей закона. Они что-то обсуждали, глядя на экран ситуационного компьютера лаборатории.
«Давай узнаем, кто это», – предложила Руна.
«Скорее всего, какая-то комиссия. Наверно, пришла к нам, чтобы объявить о прекращении исследований. Шеф давно её ждёт. Я бы пошёл дальше, пока у нас есть такая возможность».
«Решай сам».
«Хорошо, прошвырнёмся по тоннелю на пару километров и вернёмся».
«Карета» скользнула дальше, набирая скорость.
Досчитав до сотого окна, Тимофей остановил «экипаж», но увидел, что впереди тоннель освещён сильнее, и его намерения изменились.
«Ну-ка, посмотрим».
«Карета» снова рванулась с места, будто пришпорили её невидимых лошадей.
Реальность оказалась богаче воображения.
Тоннель расширялся на три разных отростка, и в центре этого расширения мерцало облако света, с каждым мгновением рождая композиции геометрических фигур и пейзажей, которые не успевало воспринять сознание наблюдателей.
«Что это?» – спросила Руна.
«Конфликт», – сказал Тимофей первое, что пришло в голову.
«Какой ещё конфликт?»
«Конфликт измерений».
«Объясни».
«Развёртка шестёрки, вероятно, затронула ещё одно измерение, поэтому тоннель и разделился на альтернативные потоки».
«Почему только на три ветки?»
«Столько в этом квантовом переходе было заложено версий. А так как это не перпендикуляры, а почти параллельные оси, то они, наверно, мало чем отличаются друг от друга».
«Не поняла».
«Наш хронотоннель по какой-то причине разделился на параллельные линии. Больше я ничего придумать не могу. Давай подойдём ближе».
«Не боишься заблудиться?»
«Это же не африканские джунгли, выберемся».
«Карета» скользнула к мерцающему световому шару, из которого выходили «оси параллельных времён», вонзилась в него как в небесное облако… и пассажиры оказались на вершине чёрной горы почти идеальной конической формы, окружённой снежно-ледяной равниной от горизонта до горизонта. Кое-где из этой сверкающей толщи высовывались чёрные пики наподобие того, на котором оказались люди. Кое-где виднелись отблёскивающие ровные ледяные поля, наверное представлявшие собой замёрзшие озёра и моря.
Купол неба в этом мире был густо-синего цвета, светлеющий к горизонту. Но звёзд видно не было. Солнце путешественники увидели, повернувшись, низко над краем далёкой горной цепи. Оно казалось неярким и явно не могло согреть этот холодный край.
«Антарктида!» – удивилась Руна.
Тимофей кивнул, соглашаясь, ощутив озноб, хотя замёрзнуть не мог, находясь в форме сгустка пси-полей.
«Может быть, и Антарктида или Арктика. Но я склонен полагать, что мы попали в прошлое Земли, когда на ней был ледниковый период».
«Почему ты так решил?»
«Потому что развёртка семёрки, по нашим с шефом прикидкам, добавила осей времени, не только перпендикулярных, но и, условно говоря, с угловыми отклонениями. Увидеть эти отклонения в условиях земного трёхмерья наш мозг не в состоянии, но при расширении квинтики меняется и форма взаимодействий, и параметры среды. Понимаешь?»
«Нет».
«Фазовые переходы вакуума изменяют физические константы континуума».
«Стало ещё понятней», – фыркнула спутница.
«Ладно, потом на пальцах объясню, не будем отвлекаться».
«Ты начал говорить о земном прошлом».
«Ты меня перебила. В прошлом наша планета пережила не одно оледенение. В школе я любил геологию и до сих пор помню, что самое великое оледенение – стуртианское – началось семьсот шестнадцать миллионов лет назад. Суша от полюса до полюса покрылась льдами толщиной до трёх километров, моря замёрзли, и Земля превратилась в снежно-ледяной ком. Кстати, тогда и экватор проходил на тысячи километров севернее».
«Ну и память у тебя!»
«Не жалуюсь, – хвастливо ухмыльнулся Тимофей. – А оледенения, подобные стуртианскому, случались ещё раньше, аж за два миллиарда лет до нас».
«Так в каком времени мы оказались?»
«А чёрт его знает!» – признался физик смущённо.
«Пойдём отсюда, а то замёрзнем».
«Это если мы реально выйдем здесь, то замёрзнем, а в состоянии квантовой запутанности можем не бояться ни жары, ни холода».
