София и Лена таращились на Юхана так, словно хотели испепелить его взглядами, разорвать на части.
— У тебя есть какое-то разумное объяснение? — спросил Ругер. — В таком случае ты должен дать его прямо сейчас. В течение пяти секунд.
Юхан покачал головой. У него не было ни объяснений, ни времени, чтобы придумать новую ложь. Ругер ухмыльнулся.
— Ты можешь идти, — сказал он. — Ты можешь идти. И тебе, черт побери, не обязательно возвращаться.
— Мне жаль, — пробормотал Юхан. — Мне очень жаль.
— Ты можешь идти, — повторил Ругер.
Юхан ушел. От стыда у него заныл живот. Его мучили мысли о том, что он скажет Марте. И как справится с потерей работы. Он даже не представлял, насколько его жизнь теперь изменится.
Глава 16
Пятница, 4 октября
Последнее за неделю возвращение в учительскую было для него самым худшим.
Петер вел себя как обычно: расположился в углу большого дивана и постарался слиться с его уже прилично выцветшей сине-серой обивкой. Ему хотелось стать как можно более незаметным, лучше всего невидимым, и сейчас коллеги будто бы откликнулись на его безмолвную просьбу, словно договорись друг с другом на сей счет.
Ула, громкоголосый преподаватель психологии, который пришел одним из первых, лишь молча кивнул ему.
Коллеги уже давно перестали спрашивать, чем он собирался заниматься в выходные. Задавать такие вопросы Петеру не имело смысла.
Люди вокруг все рассказывали друг другу о семейных планах или хвастались, как много времени тратят на детей. Кто-то, правда, сетовал, что дети уже выросли и начали жить своей жизнью. Однако Петера в эти разговоры они никогда не вовлекали.
Тем самым они как бы заботились о нем. На самом деле его никто не травил и не игнорировал. Наоборот, слушали с большим интересом, когда он рассказывал о том, что через десять лет вряд ли уже найдется хотя бы один хорошо образованный взрослый, который будет знать разницу между политическим письмом и законопроектом. А еще его слово имело немалый вес, когда дело касалось общественных наук и всего, связанного с американскими выборами.
Однако на человека, который в пятьдесят пять лет продолжал жить с матерью, люди смотрели с опаской. Они редко говорили о марафонах в присутствии прикованной к инвалидной коляске учительницы французского языка Ингелы и точно так же даже не заикались о личной жизни Петера, когда тот находился рядом. Но ему уж точно хватало ума понять, что они порой обсуждали его и наверняка не в самом положительном ключе.
— Такое случается с некоторыми, — сказала как-то учительница рисования Таня, когда всем вдруг приспичило поговорить о безбрачии.
При этом она посмотрела в сторону Петера с ободряющей улыбкой, тем самым пытаясь продемонстрировать свое сочувствие, но сделала все только хуже.
Он поднялся и прошел мимо Улы, чтобы налить себе кофе.
«Боже, неужели я и дальше буду молчать, даже тогда, когда могу планировать выходные исключительно по собственному желанию, — подумал он. — Я ведь больше могу не скучать. Отныне я могу ввязываться в приключения! Дать волю своим страстям! Заниматься черт знает чем!»
— Я думаю сходить за грибами, — сказал Петер, вернувшись на свое место.
Он произнес слова осторожно, словно на пробу, и тут же сам понял, как неловко это прозвучало. Но с чего-то ведь надо было начинать.
— Ничего себе! — воскликнул Ула, и Петер почувствовал себя героем.
Стена молчания, все это время окружавшая его, начала рушиться. И пусть из нее пока выпало лишь несколько камней. Да и Ула его явно одобрял.
— Я могу подсказать тебе шикарное место, — предложил он.
Учительская постепенно заполнялась, и Ула принялся старательно вовлекать коллег в разговор или, скорее, лекцию о грибах, поскольку он, Петер, играл в нем главную скрипку. С плеч Петера как будто свалился тяжелый груз, он наконец стал частью компании и последний час рабочей недели уже не оставит на душе горький осадок, а выходные пройдут легко и радостно.
Возможно, именно этого ему и не хватало. Здоровой активности.
«Пожалуй, я даже могу поехать в музей акварели на побережье», — подумал он.
«Пожалуй, я даже могу позволить себе выпить там кофе», — подумал он после и почувствовал вдруг к себе такую нежность, какую давно уже не испытывал. Перед ним открывались широкие возможности. Например, он уже мог больше не думать о том, что бутерброды в школьном кафе стоят очень дорого.
И даже мог вступить в любительский хор.
Ему не нужно было теперь сидеть дома с утра до вечера. Он хотел иметь свои личные интересы, чтобы ему было о чем поговорить с другими.
«И я могу пользоваться маминым автомобилем», — подумал он. Машина все равно стояла без дела. И он решил в эти выходные попробовать по-настоящему насладиться жизнью.
До места, о котором говорили коллеги, было не слишком далеко. Ула показал, где оно находилось, на карте Гугла, когда остальные напряженно слушали его. Конечно, он вряд ли смог заинтересовать коллег своими неловкими рассуждениями. Все дело было в обаянии Улы, умевшего очаровывать любую аудиторию, и неважно было, о чем он говорил. Учительница рисования Таня, например, молча слушала его даже тогда, когда он разглагольствовал о футболе.
Сейчас же Петер вещал о грибах и чем дольше делал это, тем более привлекательной казалась ему идея отправиться в лес. Заветная делянка находилась неподалеку, и он мог потешить свою душу уже этим вечером, если отправиться в дорогу сразу после работы. И снова в этом не было ничего невозможного. Он мог позаимствовать ведро в школьной кладовке, пособирать до темноты, а на следующий день вернуться. Это было намного лучше, чем провести еще одни выходные у телевизора.
Глава 17
На работе Анне пока удавалось поддерживать впечатление, будто ее жизнь оставалась все такой же безоблачной, как и прежде, и она небезосновательно гордилась собой. Ей и в голову не могло прийти, что кто-то из коллег заметил, сколь отвратительно она себя чувствовала в последнее время. Все обращались с ней как прежде, она не ловила на себе вопросительных взглядов и, как обычно, непринужденно болтала с коллегами за обедом и все так же смеялась над их скучными шутками.
И даже тогда, когда вспоминала о произошедшем, то умудрялась ничем не выказать своего волнения.
Во всяком случае, все было хорошо вплоть до этого дня. Еще до полудня она пролила кофе, забыла тампоны на письменном столе, а во время утренней летучки сильно нервничала по непонятной причине и у нее никак не получалось сосредоточиться, когда Стефан монотонно рассказывал о том, как они смогли бы улучшить дошкольные учреждения муниципалитета при нынешнем крайне незначительном увеличении бюджета.
Он стоял перед висевшей на стене совещательной комнаты большой картиной, на которой была изображена городская ратуша в дождливую погоду, и бубнил, казалось, целую вечность.
