— Не так давно деревня была полностью отрезана от мира. Здешние жители привыкли бороться за кусок хлеба, — продолжил врач свой рассказ. — Все они — бывшие крестьяне, промышлявшие охотой и древесиной. В самые лютые зимы женщины избавлялись от беременности или оставляли тщедушных младенцев на пороге церкви. То были другие, тяжелые времена. К счастью, теперь они остались в прошлом, но, думаю, страх голода крепко засел у них в генах.
— Не верится, что все было настолько ужасно, — ответила Тереза.
— Еще как было. Но со временем бедность удалось победить. Да и туризм многим набил кошелек. Но вот некоторым такие нововведения не по нраву.
— Вы имеете в виду активистов, бойкотирующих строительство новой лыжной базы?
Он кивнул:
— Перемены — это всегда непросто.
Тереза покрутила в руках пивную кружку.
— Кстати, о детях, — вдруг вспомнила она. — Хотела спросить у вас одну вещь.
— Спрашивайте.
— Роберто Валент был слишком строгим отцом?
Врач нахмурился.
— Нет, совсем нет, — поспешно ответил он. — А почему вы спрашиваете? Что-то всплыло в ходе следствия?
Тереза покачала головой. Она и сама не понимала, почему задала этот вопрос.
— Да так, просто хочу понять, что за человек был этот Валент. Это не имеет отношения к следствию. Ничего нового не всплыло.
— Роберто был образцовым мужем и отличным специалистом. Не припомню, чтобы видел его без жены, они всегда были вместе. Что касается ребенка, то Валент был замечательным отцом. Диего — прекрасный мальчик.
Тереза начала догадываться, каким мерилом доктор Ян мерит окружающих — диаметрально противоположным ее собственному.
— Прекрасный мальчик… — задумчиво повторила она. — Точь-в-точь как хотел его папочка.
— Вы в курсе, что Роберто был волонтером?
Не ответив, Тереза сменила тему, спросив, не проявлялось ли у кого из местных психических расстройств, особенно в последние месяцы. Врач покачал головой.
— Комиссар, уединение может вызывать помутнение рассудка, но превратить человека в убийцу — вряд ли. Я принимал здесь роды почти в каждом доме и уверен, никто из здешних на такое не способен.
Взглянув на крестик, висевший у него на шее, Тереза не стала говорить, что убийцы, как и святые, — дети Божьи. И рождаются они где угодно, даже в Травени.
41
— Стой, где стоишь!
Паризи произнес эти слова, играя в бильярд с Де Карли. При этом он даже не взглянул на Марини. Партия была практически у него в кармане, но Де Карли не собирался сдаваться без боя и то и дело отыгрывал несколько очков.
Марини спрашивал себя, как тот догадался о его намерениях. Казалось, полицейский почувствовал его растерянность.
— Она сама справится, — пояснил он. — Не вмешивайся, если не хочешь ее разозлить.
— А разозлить ее — проще простого, — добавил Де Карли, выбирая угол для удара. Прицелился — и промазал.
Массимо взглянул на комиссара. Стычка с мэром, привлекшая внимание всех посетителей, только что завершилась. Он был готов ринуться к Терезе, чтобы дать понять этому грубияну, что за нее есть кому постоять.
— Но я ведь даже не пошевелился, — удивился он. — Как ты догадался?
Паризи пожал плечами и послал в лузу еще несколько шаров.
— Ты не первый и не последний. Мы все через это проходили. Но она доходчиво объяснила, что не нуждается в нашей помощи.
Паризи внимательно посмотрел на него.
— Если мы обращаемся с ней как со слабой, то чего же ждать от остальных?
— Ей как женщине приходится несладко, — подтвердил Де Карли. — Вечно приходится доказывать, что она на своем месте и держит все под контролем.
Массимо отпил пива.
— Ну, мне это не грозит, — проговорил он. — По мне она каждый божий день катком проходится.
Паризи громко рассмеялся.
— Ты ее любимчик! Вашего покорного слугу она вообще пару лет по имени не называла.
— Все потому, что он ей сладости носит, — поддразнил Марини Де Карли.
Массимо скривился.
— Она же женщина, — ответил он. — А женщины любят сладкое.
— Ошибаешься! — воскликнул Паризи. — Ты должен относиться к ней не как к женщине, а как к коллеге. Иначе она сочтет себя ущемленной, понимаешь?
Марини окончательно запутался в том, как вести себя с комиссаром.
— Не ожидал, что меня запишут в сексисты из-за простой любезности, — возразил он.
Паризи с Де Карли переглянулись и прыснули со смеху.
— Она — комиссар, — пояснил Паризи. — Бесполое существо. Руководитель, который может превратить твою жизнь в ад. Чем она, впрочем, и занимается.
— Я заметил. А семьи у нее нет?
От внимания Массимо не ускользнуло, как по лицам коллег пробежала мрачная тень.
— Семья у нее была, — начал было Де Карли, но Паризи остановил его взглядом.
Массимо не понимал причин такой скрытности.
— И это всё? — спросил он.
Паризи загнал в лузу еще один шар.
— Та история плохо кончилась, — пробормотал Де Карли. — Давай сменим тему.
— А что так? — удивился Марини. — Эта тема — табу? Когда семья распадается и ты остаешься один, на то есть причины. Может, следует пересмотреть свое поведение?
Паризи положил кий на бархатное сукно.
— У комиссара есть семья — это мы.
Следом за Паризи Де Карли сделал то же самое.
— Даже если никто из нас не говорил этого вслух, она всегда может положиться на нас.
Массимо поразила такая реакция. Посмотрев на комиссара, он спросил себя, как ей удалось завоевать такую преданность подчиненных. Было похоже, что она не замечает витавшего вокруг нее обожания или же ей попросту все равно. Ему же Тереза казалась глубоко одиноким человеком. Как раз это и поражало больше всего, ибо одиночество комиссара казалось не вынужденным, а добровольным. И Паризи с Де Карли преданно оберегали ее тайну. Ему только что дали понять, что не стоит праздными вопросами ворошить прошлое. Массимо еще раз спросил себя, что же приключилось с ее семьей. Ведь за резким характером и колкостями комиссара скрывалась человечная, чувствительная натура. Это проявлялось и в том, как она обращалась с маленьким Диего, и в том, как вела себя с пострадавшими — например, с тем парнем в больнице, которого она только что допрашивала. В ней жила способность сопереживать, которая причиняла ей боль.
Паризи положил руку ему на плечо.
— Еще по пивку? — предложил он с улыбкой.
