— Думаю, если у жертв есть что-то общее, так это они, — сказала Тереза. — Дети.
55
Ребенок плакал. Его отчаянный, непрекращающийся зов походил на писк выпавшего из гнезда птенца. Тот неоперившийся голенький комочек тоже беспрестанно открывал свой мягкий розовый клюв. Ничто на свете не могло отвлечь младенца от его намерения. Недавно появившись на свет, он уже твердо знал, что мать сейчас занята его поисками. И если он замолчит, то она никогда его не найдет. Маленькое личико побагровело от натуги и первобытного страха разлуки с источником жизни.
На его глазах разворачивалась отчаянная, невиданная прежде борьба за жизнь. Он коснулся пухленьких щечек, дотронулся до влажных капель, струившихся из глаз, и узнал в малыше себя. Откинул капюшон с рогами и конской гривой, стер руками грим с лица. В перерывах между всхлипами ребенок поднимал на него глаза. Теперь в них кроме отчаяния светилась слабая искорка интереса.
Обернув младенца в шкуру ягненка, он прижал его к теплой груди. Коснулся ручонки, и пять цепких пальчиков, сжавшись в кулачок, крепко схватили его за палец. Силен, хотя и мал.
Когда ребенок снова закричал, он последовал его примеру. От удивления малыш распахнул глаза и уставился на него. Какое-то время они обменивались звуками, узнавая друг друга.
Постепенно малыш затих и заснул. Он продолжал смотреть на ребенка, прислушиваясь к дыханию и ускоренному стуку сердечка около своей груди.
Впервые за долгие годы он был неодинок.
56
Диего сидел рядом с Лючией, Оливер — по правую руку от Диего, а Матиас стоял между ребятами и дверью.
Он у них за главного, подумала Тереза. Защищает их, отгородив стеной от неизвестности. Несет ответственность за ребят даже после похищения брата. Видно, стыдится того, что плакал, однако о своей роли не забывает. Хотя последние дни принесли ребятам много горя, они выглядели спокойными. Огорченными, но собранными.
Их не напугал даже ночной визит в полицейский участок. Несмотря на столь поздний час (два часа пополуночи), сна у них не было ни в одном глазу. Хуго Кнаус принес им по чашке горячего шоколада и коробку конфет. Увидев, что коробка наполовину пуста, Тереза решила, что это хороший знак.
Войдя, она поздоровалась. Дети робко ответили на ее приветствие. Не присев ни на один из свободных стульев, Тереза взгромоздилась на стол, свесив ноги. Взглядом предложила Марини разместиться на полу. Тот вначале удивился, но затем повиновался, скрестив ноги по-турецки.
Тереза долго подбирала слова, но в конце концов решила, что только искренностью сможет завоевать их доверие.
— Мне нужна ваша помощь, — сказала она. — Я должна найти человека, который причинил зло вашим родителям и похитил братика Матиаса.
Дети внимательно изучали ее. Впервые взрослый человек обратился к ним за помощью.
— Ты не знаешь, где его искать? — спросила Лючия.
— Понятия не имею.
— И поэтому тебе страшно?
— Да, очень.
Девочка перевела взгляд на своих приятелей. Тереза догадалась, что она просит разрешения продолжать разговор.
— Мне тоже однажды было страшно, — вдруг проронила она.
Матиас метнул на нее взгляд, и девочка затихла. Ни агрессии, ни чего-то еще, чтобы подавить ее. Один только взгляд — взгляд вожака — и этого оказалось достаточно, чтобы она замолчала.
Тереза сделала вид, что ничего не заметила.
— Теперь ты уже не боишься? — спросила она девочку.
Та покачала головой, уставившись на конфету, которую теребила в руках, не в силах ослушаться приказа.
— Я хочу найти того, кто так плохо поступил, — произнесла Тереза. — Но прежде всего я хочу найти твоего братишку, Матиас.
Мальчик выдержал ее взгляд не говоря ни слова.
— Неужели ты не хочешь, чтобы он вернулся домой? — спросила она.
Губы мальчика задрожали.
— Может, ему лучше там, а не дома, — буркнул он в ответ.
Тереза заметила, как Марини напрягся. Она надеялась, что и он не ослушается ее приказа и промолчит.
— Почему ты так думаешь? — спросила она у Матиаса.
Занервничав, тот принялся грызть ногти. Он не желал с ней говорить, и Тереза решила не настаивать.
— Понимаю, ты хочешь его защитить. Но он еще такой маленький и должен быть с мамой, — объяснила она. — И с тобой. Вы ему очень нужны.
Тереза не упомянула отца. Она заметила темно-синие следы на шее у мальчика, которые тот, не отдавая себе отчета, постоянно тер рукой. Она гадала, а не было ли это неосознанным способом продемонстрировать их ей. Воротник рубашки оставлял синие пятна практически на виду. В таких же синяках были и руки его матери.
Матиас не желал идти на контакт, и его можно было понять: ему было нелегко доверить свой самый большой секрет посторонним. Тереза почувствовала себя бестактной эгоисткой.
— Когда-то я жила с человеком, который меня бил, — начала она свой рассказ, не задумываясь, как на это отреагирует Марини.
Дети не сводили с нее глаз.
— А я его очень любила, — продолжала она. — Всякий раз, когда он делал мне больно, я спрашивала себя, чем я так его разозлила, в чем моя вина?
— И в чем же? — спросила Лючия, самая смелая среди ребят.
— Ни в чем, — ответила Тереза. — Единственная вина в таких случаях — оправдывать тех, кто распускает руки. Но я это поняла слишком поздно.
— И что ты сделала? — подал голос Оливер.
— Прогнала его вон.
— Пинком под зад?
Тереза рассмеялась.
— К сожалению, нет, — призналась она.
— На твоем месте я бы так ему наподдал!
Тереза взъерошила Оливеру волосы.
— Чтобы защитить тех, кого мы любим, не нужно отдаляться, — проговорила она, глядя на Матиаса. — Чтобы помочь, нужно просто отдалить тех, кто причиняет боль.
И замолчала. Мальчик тем временем кусал губы, чтобы придержать слова, готовые сорваться с языка.
— Маркус вернется только к нам? Ко мне и к маме? — спросил он наконец с блеском в глазах. Он просил защиты — для себя, для братика, для мамы.
— Да, обещаю.
Матиас взглянул на товарищей. Тереза ощутила, как в полной тишине эти связанные некровными узами дети обмениваются информацией, будто они придумали свой, особенный способ общения. Эти ребята стали друг для друга семьей и поэтому оберегали семейные тайны. Невинные тайны, которые тем не менее каждый день бросали вызов их умению держать на расстоянии весь остальной мир. Тереза помнила, как важна для детей в этом возрасте преданность и какой призрачной она становится, как только дети вырастают.
