— Пойду посмотреть эту барышню.
— Глазопялка! — сердито крикнула Дарья.
— Нарядилась, — отметила Валерия, сдержанно усмехаясь.
Им было досадно, что не они выдумали: втроем неловко итти. Людмила оделась несколько наряднее обычного, — зачем и сама не знала. Впрочем, она любила наряжаться и одевалась откровеннее сестер: руки да плечи поголее, юбка покороче, башмаки полегче, чулки потоньше, попрозрачнее, тельного цвета. Дома ей нравилось побыть в одной юбке и босиком и надеть башмаки на босые ноги, — притом рубашка и юбка у нее всегда были слишком нарядны.
Погода стояла холодная, ветреная, облетелые листья плавали по рябым лужам. Людмила шла быстро и под своею тонкою накидкою почти не чувствовала холода.
Коковкина с Сашею пили чай. Зоркими глазами оглядела их Людмила, — ничего, сидят скромненько, чай пьют, булки едят и разговаривают. Людмила поцеловалась с хозяйкою и сказала:
— Я к вам по делу, милая Ольга Васильевна. Но это потом, а пока вы меня чайком согрейте. Ай, какой у вас юноша сидит!
Саша покраснел, неловко поклонился. Коковкина назвала его гостье. Людмила уселась за стол и принялась оживленно рассказывать новости. Горожане любили принимать ее за то, что она все знала и умела рассказывать мило и скромно. Коковкина, домоседка, была ей непритворно рада и радушно угощала. Людмила весело болтала, смеялась вскакивала с места передразнить кого-нибудь, задевала Сашу. Она сказала:
— Вам скучно, голубушка, — что вы все дома с этим кисленьким гимназистиком сидите, вы бы хоть к нам когда-нибудь заглянули.
— Ну, где уж мне, — отвечала Коковкина, — стара я уже стала в гости ходить.
— Какие там гости! — ласково возражала Людмила, — придите и сидите, как у себя дома, вот и все. Этого младенца пеленать не надо.
Саша сделал обиженное лицо и покраснел.
— Углан какой! — задорно сказала Людмила и принялась толкать Сашу. — А вы побеседуйте с гостьей.
— Он еще маленький, — сказала Коковкина, — он у меня скромный.
Людмила с усмешкой глянула на нее и сказала:
— Я тоже скромная.
Саша засмеялся и простодушно возразил:
— Вот еще, вы разве скромная?
Людмила захохотала. Смех ее был, как всегда, словно сплетен со сладостными и страстными веселиями. Смеясь, она сильно краснела, глаза становились у нее шаловливыми, виноватыми, и взор их убегал от собеседников. Саша смутился, спохватился, начал оправдываться:
— Да нет же, я ведь хотел сказать, что вы бойкая, а не скромная, а не то, что вы нескромная.
Но, чувствуя, что на словах это не выходит так ясно, как вышло бы на письме, он смешался и покраснел.
— Какие он дерзости говорит! — хохоча и краснея, кричала Людмила, — это просто прелесть что такое!
— Законфузили вы совсем моего Сашеньку, — сказала Коковкина, одинаково ласково посматривая и на Людмилу и на Сашу.
Людмила, изогнувшись кошачьим движением, погладила Сашу по голове. Он засмеялся застенчиво и звонко, увернулся из-под руки и убежал к себе в комнату.
— Голубушка, сосватайте мне жениха, — сразу же, без всякого перехода, заговорила Людмила.
— Ну вот, какая я сваха! — с улыбкой отвечала Коковкина, но по лицу ее было видно, что она с наслаждением взялась бы за сватовство.
— Чем же вы не сваха, право? — возразила Людмила, — да и я чем не невеста? Меня вам не стыдно сватать.
Людмила подперла руками бока и приплясывала перед хозяйкою.
— Да ну вас! — сказала Коковкина, — ветреница вы этакая.
Людмила заговорила, смеясь:
— Хоть от нечего делать займитесь.
— Какого же вам жениха-то надо? — улыбаючись спросила Коковкина.
— Пусть он будет, — будет брюнет, — голубушка, непременно брюнет, — быстро заговорила Людмила. — Глубокий брюнет. Глубокий, как яма. И вот вам образчик: как ваш гимназист, — такие же чтобы черные были брови и очи с поволокой, и волосы черные с синим отливом, ресницы густые-густые, синевато-черные ресницы. Он у вас красавец, — право, красавец! Вот вы мне такого.
Скоро Людмила собралась уходить. Уже стало темнеть. Саша пошел провожать.
— Только до извозчика! — нежным голосом просила Людмила и смотрела на Сашу, виновато краснея, ласковыми глазами.
На улице Людмила опять стала бойкою и принялась допрашивать Сашу:
— Ну что же, вы все уроки учите? Книжки-то читаете какие-нибудь?
— Читаю и книжки, — отвечал Саша, — я люблю читать.
— Сказки Андерсена?
— Ничего не сказки, а всякие книги. Я историю люблю, да стихи.
— То-то, стихи. А какой у вас любимый поэт? — строго спросила Людмила.
— Надсон, конечно, — ответил Саша с глубоким убеждением в невозможности иного ответа.
— То-то, — поощрительно сказала Людмила. — Я тоже Надсона люблю, но только утром, а вечерам, я, миленький, наряжаться люблю. А вы что любите делать?
Саша глянул на нее ласковыми черными глазами, — и они вдруг стали влажными, — и тихонько сказал:
— Я люблю ласкаться.
— Ишь ты, какой нежный, — сказала Людмила и обняла его за плечи, — ласкаться любишь. А полоскаться любите?
Саша хихикнул. Людмила допрашивала:
— В теплой водице?
— В теплой, и в холодной, — стыдливо сказал мальчик.
— А мыло вы какое любите?
— Глицериновое.
— А виноград любите?
Саша засмеялся.
— Какая вы! Ведь это — разное, а вы те же слова говорите. Только меня вы не подденете.
— Вот еще, нужно мне вас поддевать! — посмеиваясь, сказала Людмила.
— Да уж я знаю, что вы пересмешница.
— Откуда это вы взяли?
— Да все говорят, — сказал Саша.
— Скажите, сплетник какой! — притворно строго сказала Людмила.
Саша покраснел.
— Ну, вот и извозчик. Извозчик! — крикнула Людмила.
— Извозчик! — крикнул и Саша.
Извозчик, дребезжа неуклюжими дрожками, подкатил. Людмила сказала ему, куда ехать. Он подумал и потребовал сорок копеек. Людмила сказала:
— Что ты, голубчик, далеко ли? Да ты дороги не знаешь.
— Сколько же дадите? — спросил извозчик.
— Да возьми любую половину.
Саша засмеялся.
— Веселая барышня, — осклабясь, сказал извозчик, — прибавьте хоть пятачок.
— Спасибо, что проводили, миленький, — сказала Людмила, крепко пожала Сашину руку и села на дрожки.
