— Нет, красивые, — сказал Саша, красный от смущения.
Людмила с притворным удивлением приподняла брови и воскликнула:
— Скажите, пожалуйста, туда же красоту разбирать!
Людмила засмеялась и пошла дальше. Саша, сгорая от смущения, неловко брел за нею и поминутно спотыкался.
Перебрались через овраг. Сели на сломанный ветром березовый ствол. Людмила сказала:
— А песку-то сколько набилось в башмаки, — итти не могу.
Она сняла башмаки, вытряхнула посок, лукаво глянула на Сашу.
— Красивая ножка? — спросила она.
Саша покраснел пуще и уже не знал, что сказать. Людмила стащила чулки.
— Беленькие ножки? — спросила она опять, странно и лукаво улыбаясь. — На колени! целуй! — строго сказала она, и победительная жестокость легла на ее лицо.
Саша проворно опустился на колени и поцеловал Людмилины ноги.
— А без чулок приятнее, — сказала Людмила, спрятала чулки в карман и всунула ноги в башмаки.
И лицо ее стало опять спокойно и весело, словно Саша и не склонялся сейчас перед нею, нагие лобзая у нее стопы.
Саша спросил:
— Милая, а ты не простудишься?
Нежно и трепетно звучал его голос. Людмила засмеялась.
— Вот еще, привыкла, — я не такая неженка.
Однажды Людмила пришла под вечер к Коковкиной и позвала Сашу:
— Пойдем ко мне новую полочку вешать.
Саша любил вбивать гвозди и как-то обещал Людмиле помочь ей в устройстве ее обстановки. И теперь согласился, радуясь, что есть невинный предлог итти с Людмилою и к Людмиле. И невинный, кисленький запах ехtrа-muguet, веявший от зеленоватого Людмилина платья, нежно успокаивал его.
* * *
Для работы Людмила переоделась за ширмою и вышла к Саше в короткой, нарядной юбочке, с открытыми руками, надушенная сладкою, томною, пряною японскою функией.
— Ишь ты, какая нарядная! — сказал Саша.
— Ну, да, нарядная. Видишь, — сказала Людмила, усмехаясь, — босые ноги, — выговорила она эти слова со стыдливо-задорною растяжечкою.
Саша пожал плечами и сказал:
— Уж ты всегда нарядная. Ну, что ж, начнемте вбивать. Гвозди-то у вас есть? — спросил он озабоченно.
— Погоди немножечко, — ответила Людмила, — посиди со мною хоть чуть, а то словно только по делу и ходишь, а уж со мною и поговорить скучно.
Саша покраснел и сказал нежно:
— Милая Людмилочка, да я с вами сколько хотите сидел бы, пока бы не прогнали, а только уроки учить надо.
Людмила легонько вздохнула и медленно промолвила:
— Ты все хорошаешь, Саша.
Саша зарделся, засмеялся, высовывая трубочкою кончик языка.
— Придумаете тоже, — сказал он, — нешто я барышня, чего мне хорошать!
— Лицо прекрасное, а то-то тело! Покажь хоть до пояса, — ласкаясь к Саше, просила Людмила и обняла его за плечо.
— Ну вот еще, выдумали! — стыдливо и досадливо сказал Саша.
— А что ж такое? — беспечным голосом спросила Людмила, — что у тебя за тайны!
— Еще войдет кто, — сказал Саша.
— Кому входить? — так же легко и беззаботно сказала Людмила. — Да мы дверь запрем, вот никому и не попасть.
Людмила проворно подошла к двери и заперла ее на задвижку. Саша догадался, что Людмила не шутит. Он сказал, весь рдея, так что капельки пота выступили на лбу:
— Ну, не надо, Людмилочка.
— Глупый, отчего не надо? — убеждающим голосом спросила Людмила.
Она притянула к себе Сашу и принялась расстегивать его блузу. Саша отбивался, цепляясь за ее руки. Лицо его делалось испуганным, и, подобный испугу, стыд охватил его. И от этого он словно вдруг ослабел. Людмила сдвинула брови и решительно раздевала его. Сняла пояс, кое-как стащила блузу. Саша отбивался все отчаяннее. Они возились, кружились по горнице, натыкались на столы и стулья. Пряное благоухание веяло от Людмилы, опьяняло Сашу и обессиливало его.
Быстрым толчком в грудь Людмила повалила Сашу на диван. От рубашки, которую она рванула, отскочила пуговица. Людмила быстро оголила Сашино, плечо и принялась выдергивать руку из рукава. Отбиваясь, Саша невзначай ударил Людмилу ладонью по щеке. Не хотел, конечно, ударить, но удар упал на Людмилину щеку сразмаху, сильный и звонкий. Людмила дрогнула, пошатнулась, зарделась кровавым румянцем, но не выпустила Сашу из рук.
— Злой мальчишка, драться! — задыхающимся голосом крикнула она.
Саша смутился жестоко, опустил руки и виновато глядел на оттиснувшиеся по левой Людмилиной щеке беловатые полоски, следы от его пальцев. Людмила воспользовалась его замешательством. Она быстро спустила у него рубашку с обоих плеч на локти. Саша опомнился, рванулся от нее, но вышло еще хуже, — Людмила проворно сдернула рукава с его рук, — рубашка опустилась к поясу. Саша почувствовал холод и новый приступ стыда, ясного и беспощадного, кружащего голову. Теперь Саша был открыт до пояса. Людмила крепко держала его за руку и дрожащею рукою похлопывала по его голой спине, заглядывая в его потупленные, странно-мерцающие под синевато-черными ресницами глаза.
И вдруг эти ресницы дрогнули, лицо перекосилось жалкою детскою гримасою, — и он заплакал, внезапно, навзрыд.
— Озорница! — рыдающим голосом крикнул он, — пустите!
— Занюнил! младенец! — сердито и смущенно сказала Людмила и оттолкнула его.
Саша отвернулся, вытирая ладонями слезы. Ему стало стыдно, что он плакал. Он старался удержаться. Людмила жадно глядела на его обнаженную спину.
«Сколько прелести в мире! — думала она. — Люди закрывают от себя столько красоты, — зачем?»
Саша, стыдливо ежась голыми плечами, попытался надеть рубашку, но она только комкалась, трещала под его дрожащими руками, и никак было не всунуть руки в рукава. Саша схватился за блузу, — пусть уж рубашка так пока остается.
— Ах, за вашу собственность испугались. Не украду! — сказала Людмила злым, звенящим от слез голосом.
Она порывисто бросила ему пояс и отвернулась к окну. Закутанный в серую блузу, очень он ей нужен, скверный мальчишка, жеманник противный.
Саша быстро надел блузу, кое-как оправил рубашку и посмотрел на Людмилу опасливо, нерешительно и стыдливо. Он увидел, что она вытирает щеки руками, робко подошел к ней и заглянул ей в лицо, — и слезы, которые текли по ее щекам, вдруг отравили его нежною к ней жалостью, и ему уже не было ни стыдно, ни досадно.
— Что же вы плачете, милая Людмилочка? — тихонько спросил он.
И вдруг зарделся, — вспомнил свой удар.
— Я вас ударил, простите. Ведь я же не нарочно, — робко сказал он.
