— Буду с вами откровенным, миссис Пратт. Такая женщина, как вы, заслуживает откровенности. Дело в том, что она еще не моя жена. Я просил ее стать моей женой, но она считает, будто недостаточно хороша для меня, что, конечно, абсолютная чушь. Согласен, мэм, если взглянуть, как она сидит на тротуаре, страдая от боли в… э-э… в кое-каких частях тела, и с таким видом, словно вот-вот разразится слезами и одновременно начнет осыпать меня проклятиями, можно посчитать, что она действительно мне неровня. Но если она стоит или вальсирует с чарующей улыбкой на лице, поверьте, красивее ее нет на всем свете. И я вполне могу ею гордиться. А когда она выйдет за меня, я не дам ей сбивать с ног почтенных леди, нагруженных покупками.
— Никогда не ела свиную вырезку, — объявила Розалинда.
Женщина неприязненно оглядела ее.
— Скорее всего, вы не заслуживаете такого лакомства. Выходите за этого джентльмена, или я познакомлю его с одной из моих дорогих племянниц, которые и не подумают отойти от него хотя бы на шаг. Только взгляните на него: белоснежные зубы, широкие плечи, и никакого отвислого брюшка в отличие от преподобного Пратта. Выходите за него, мисс. И поскорее.
Розалинда снова заломила руки:
— Но, Николас…
— Никто из нас не становится моложе, — продолжала дородная особа. — Если я покажу ему своих племянниц, он почти наверняка отвернется от вас. Моей малышке Лукреции только семнадцать.
Поскольку Розалинда проигнорировала протянутую руку Николаса, тот повернулся к миссис Пратт:
— Прошу принять мои извинения, мэм, но она обязательно станет моей женой, и, следовательно, я не смогу свести знакомство с Лукрецией.
С этими словами он низко поклонился и послал ей улыбку, от которой двойной подбородок женщины затрясся с новой силой.
— Возможно, моя прелестная Лукреция слишком молода для вас, сэр, и вам подойдет женщина постарше и более опытная…
Пригладив толстые букли над ушами, она неприязненно уставилась на Розалинду.
— …не эта взбалмошная глупышка, которая имела наглость сбежать от вас.
— Но вы поймали для меня эту взбалмошную глупышку, за что я вам благодарен.
— О, вы слишком любезны, сэр. Но полагаю, ничего страшного не произошло.
И миссис Пратт, схватив пакеты и бросив прощальный тоскующий взгляд на Николаса и злобный — на Розалинду, поплыла по тротуару.
Николас, подбоченившись, обратился к Розалинде:
— Ты действительно хочешь отказаться от меня в пользу мисс Лукреции?
— Ей всего семнадцать. Ты для нее — дряхлый старик.
— Тебе всего восемнадцать, и я для тебя — дряхлый старик. С тобой все в порядке?
— Наконец-то догадался спросить! Нет, я унижена, и тебе еще нужно напоминать о милой беседе с миссис Пратт.
— Следует учитывать все выгодные предложения. Неприятно говорить тебе это, но ты заслуживаешь подобного унижения. Не будешь так любезна, объяснить, почему сбежала? Или я попал не в бровь, а в глаз?
Розалинда отвела взгляд:
— Мне этого не вынести.
— Ради всего святого, чего именно?
— Твоего… твоего благородства.
Он прижал ее к себе, не обращая внимания на проходившую мимо няню с двумя детьми.
— Значит, я благороден?
— Да, но для меня важно быть не менее благородной. Она оглянулась по сторонам, прижалась к нему и поцеловала в шею.
— Трудно быть благородной, когда ты меня обнимаешь. Николас, а тебя обуревает похоть всего лишь от ма-а-аленького поцелуя в шею?
— Нет, черт возьми, я чувствую себя обделенным и оскорбленным. К тому же куча народу глазеет на нас. Давай вернемся в дом.
Розалинда отступила.
— Ладно, сейчас между нами не менее двух шагов, и, следовательно, я способна мыслить более здраво. Ты благороден, и я благородна. И я не могу выйти за тебя. Потому что желаю тебе добра.
— Все выглядит так, словно ты цитируешь Шекспира.
— Естественно, потому что мое имя взято из его пьесы. Николас воздел глаза к небу:
— Интересно, сумею ли я прийти в себя, если ударюсь головой об эту каменную стену?
Не получив ответа, он схватил Розалинду за руку и потащил к дому. Она не кричала, за что он был ей крайне благодарен.
Дуглас Шербрук, высокий и представительный в своем черном вечернем фраке, взглянул на Николаса Вейла и вдруг испугался за Розалинду. Райдер прав: этот человек многое пережил и способен быть беспощадным, если к тому призывают обстоятельства.
Он наблюдал за молодым человеком. Тот искал взглядом Розалинду, которая тихо сидела в большом мягком кресле у камина. Дугласу показалось, что она очень бледна и непривычно серьезна. Желтовато-зеленое платье совершенно ей не шло.
Дуглас нахмурился. Кто выбрал для нее этот цвет?
Отведя взгляд от девушки и ее неудачного наряда, Дуглас увидел, что Вейл уже приблизился к нему. Райдер представил его гостю. Молодой человек почтительно поклонился.
— Милорд, — сказал Николас, — для меня большая радость и честь познакомиться с вами.
В комнату проскользнул Уилликом и объявил, что обед подан. При этом он обращался одновременно и к графине Нортклифф, неотразимой в темно-зеленом платье, оттенявшем великолепные рыжие волосы, искусно уложенные на прелестной головке (Уилликом иногда позволял себе представить, что голова графини так же гладко выбрита, как у него: каким счастьем было бы увидеть это наяву!), и к миссис Софи (такой изящный железный кулачок в бархатной перчатке и изумительные манеры).
— Кухарка просила передать вам, что приготовила телячью голову, язык и мозги, на французский манер, хотя меня коробит при упоминании о кухне лягушатников.
— Может, она подаст еще что-то, не столь изысканное? — с надеждой спросила графиня.
— К счастью, да, миледи. Будет ее знаменитый вареный бекон со шпинатом, компот из крыжовника, цветная капуста в сливочном соусе, и все это, к счастью, приготовлено на английский манер.
— Моя мечта сбылась, — объявила Софи.
— Я не вижу мастера Грейсона, — встревожился Уилликом.
— Он обедает у себя в клубе, — утешил Райдер. Уилликом поклонился и вышел из гостиной, гордо вскинув голову и справедливо предполагая, что господа последуют за ним.
— Он поразителен, — заметил Николас.
— Именно это он сказал мне, когда стал нашим дворецким, — усмехнулся Дуглас.
По просьбе Розалинды Александра усадила ее и Николаса друг против друга. Николас удивленно вскинул бровь, но ничего не сказал. Дуглас стал рассказывать о внуках-близнецах, детях его сыновей-близнецов, уверяя, что все они как две капли воды походят на отцов и что это зрелище согревает ему сердце. Розалинда, краем уха слушая разговоры, положила себе тушеного испанского лука и молча набиралась мужества.
