Последние десять шагов он бежал, таща ее за собой. Захлопнул дверь, подумал немного и запер, хотя оставил ключ в скважине.
— Никакие замки не остановят деда, если он решит покинуть библиотеку.
— В последний раз его там не было.
— Может, он спал? — предположил Николас. Розалинда, не отвечая, уставилась на широкую кровать.
Глава 31
Николас засмеялся, когда она подбежала к камину и стала греть руки.
Здесь горело не меньше трех дюжин свечей, но даже этого было недостаточно.
— Должно быть, здесь чудесно, когда солнце льется в окна. Здесь есть окна?
— Добрый десяток. И очень большие. Но сейчас здесь славно и уютно, не так ли? А теперь подойди ко мне — я немного побуду твоей горничной.
— Но.
— Нет, не думай о Матильде. Я попросил Блока сообщить, что сегодняшний вечер она может провести в обществе Мэриголд, миссис Суит, кухарки и Ли По.
— Вижу, моя сорочка лежит на кровати. Может, твой дед прячется под ней?
— Забудь о нем.
Николас повесил сорочку на спинку мягкого кресла.
— Это кресло тоже было любимым у деда, как и то, что стоит в библиотеке. В детстве я часто сидел на этой маленькой скамеечке, слушая его истории о великом чародее Саримунде. Он рассказывал, что Саримунд был женат, но никто не видел его жену. Многие считали, что она всего лишь плод его расстроенного воображения. Но однажды Саримунд объявил, что празднует рождение своей дочери, которая непременно станет лучом света на темном английском небосклоне. Ему мало кто поверил, тем более что и эту девочку никто не видел.
— А есть ли какие-то церковно-приходские записи? — оживилась Розалинда.
Николас пожал плечами и погладил ее по щеке.
— Не знаю, леди Маунтджой. Ах, какое прелестное имя!
Он нагнул голову и поцеловал ее, но не тем поцелуем, от которого колотится сердце и кровь кипит, а просто коснулся губами губ, обводя их языком.
Но на этом он не успокоился и продолжал целовать ее, пока она не положила ладони на его грудь, ощущая, как громко бьется его сердце. Не успел Николас опомниться, как она, к его восторгу и облегчению, крепко прижалась к нему.
Он сознавал, что сейчас необходимо терпение, вещь нелегкая для мужчины в брачную ночь, после многих недель воздержания. Она, конечно, ощущает, как его плоть вжимается ей в живот. Неужели по-прежнему думает, будто это древесный сучок?
Он снова стал осыпать ее поцелуями. Легонько прикусил мочку уха. Она вцепилась в его плечи. Прекрасно! Значит, она хочет большего. Он не мог ошибиться!
— Приоткрой губы, дорогая. Впусти меня, — попросил он.
— Но ты и так облизал меня!
Розалинда широко открыла рот, и Николас рассмеялся:
— Нет, не так. Совсем немного. Подразни меня. Розалинда испуганно распахнула глаза:
— Ты уверен, Николас? О да.
Он чуть прикусил ее нижнюю губку.
— Дай мне свой язычок, Розалинда. Я исстрадался.
Она неожиданно легко послушалась, и он сжал ее попку, ощущая упругую плоть даже через несколько слоев ткани. Господи, сейчас он просто опрокинет ее на пол!
Розалинда вздрогнула, и он немного пришел в себя.
Розалинда услышала стон, насторожилась, но, слава Богу, это казался не его дед. И не Николас. Господи, да этот жалобный звук вырвался из ее горла! И кажется…
За спиной Николаса послышался тихий смешок. Николас развернулся, готовый убить всякого…
Никого.
И тут раздался еще один смешок.
Николас прижался к ее лбу своим, перевел дух и тихо приказал:
— Дед, уходи, пожалуйста. Новый смешок.
Николас разразился столь громкими и изобретательными ругательствами с упоминанием коз, кур и острых наконечников перьев, что Розалинда уважительно покачала головой.
— У тебя просто талант. — Спасибо.
Он подхватил ее на руки, взял подсвечник и направился к двери. И даже умудрился повернуть ключ в скважине, не уронив при этом Розалинду и не обжегшись.
— Старик, я уношу жену в другую спальню, — предупредил он. — А ты убирайся в библиотеку. Иначе, клянусь, мы утром же вернемся в Лондон, слуги разойдутся по домам и некому будет восхищаться твоими дурацкими песнями.
С этими словами он захлопнул за собой дверь.
Розалинда не успела опомниться, как он внес ее в маленькую комнату с узкой кроватью в центре, комодом и письменным столом у дальней стены. Перед небольшим камином лежал очень старый темно-синий ковер с широкой зеленой каймой, на котором стояло старое кресло с высокой спинкой и продавленным сиденьем.
— Мне нравится эта спальня, — прошептала Розалинда, но тут же замолчала, когда Николас уложил ее на кровать.
Он снова тяжело дышал, не в силах сосредоточиться на ее словах. И вообще ни на чем.
— Сейчас, Розалинда. Сейчас.
— Подожди, Николас.
— Ждать? Но чего?
— Эта комната… э… больше подходит тебе, чем хозяйские покои, тем более что там обосновался твой дед.
Черт возьми, да она боится! Придется действовать помедленнее, даже если это ее убьет. А старику нужно было бы влепить по носу, если, конечно, у призраков есть носы.
Поставив подсвечник на маленькую тумбочку, он заставил себя говорить спокойно:
— Это была моя спальня. В детстве я проводил здесь немало счастливых часов. Надеюсь, немало счастливых часов ждет меня и сегодня ночью.
И тут, словно плотину прорвало. Его руки были повсюду. Пальцы ловко расстегивали пуговицы ее платья. Когда он стянул платье с ее плеч к рукам, захватив Розалинду в плен, она взглянула на него:
— Николас?
— Мм?
— Этот смешок, похожий на кудахтанье… а вдруг это была просто курица, а вовсе не твой дед?
Николас хохотал так, что боялся лопнуть. Немного успокоившись, он наклонился и притянул ее к себе.
— Интересно, как должен мужчина выполнять свой супружеский долг, если его корчит от смеха?
— Я предпочла бы, чтобы это была курица.
Он поцеловал ее, снова уложил на спину и неожиданно фыркнул:
— Может, дед хотел дать мне совет в первую брачную ночь?
— О Боже, тебе нужен совет?
Николасу стало не до смеха. Он приготовился к атаке.
— Николас, нет, подожди. Я лежу перед тобой, полуодетая, а ты не снял проклятый фрак.
Он успел раздеться за считанные секунды. Одежда и сапоги полетели на пол, и он предстал перед ней обнаженным. Розалинда тихо пискнула.
