Я быстро стучу в дверь, жду, пока мне откроют и наспех тараторю, как только это происходит:
— Ксюши нет в номере, помоги ее найти, пожалуйста. Она… могла выйти, чтобы найти тебя или просто...
— Она у меня, — Руслан отодвигается от двери так, что я тут же замечаю сидящую за столом Ксюшу и уплетающую блинчики.
Она виновато на меня смотрит, откладывает вилку в сторону и, прожевав, произносит:
— Мне просто стало скучно, и я решила пойти к папе. Он совсем не устал и сразу заказал мне блинчики, — она улыбается, но когда замечает мое обеспокоенное лицо, интересуется: — Ты сердишься?
Так уж получается, что сердиться на свою малышку у меня не получается, особенно когда она смотрит так виновато и растерянно, что я лишь пожимаю плечами и говорю:
— Нет, конечно, хорошо, что папа не устал.
Я чувствую себя неловко от того, что решила этот вопрос за него, что не постучалась к нему, когда Ксюша спросила разрешения провести вечер с ним и не уточнила, хочет ли этого он. Интуитивно мне все еще сложно принять тот факт, что я теперь у дочери не одна, что у нее есть отец, который потерял пять лет и теперь, понятное дело, может хотеть их наверстать.
— Ты можешь зайти и посидеть с нами, если… — Руслан замолкает. — Не доверяешь мне или хочешь быть рядом с дочерью.
— Мне нужно переодеться, — виновато смотрю на свой халат. — Ксюша точно не помешала твоим планам? Она умеет быть настойчивой и добиваться того, чего хочет.
— Да, я заметил, но мне правда не сложно с ней. Нам ведь нужно сближаться, помнишь? — Руслан прислоняется плечом к косяку двери и чего-то ждет.
— Ну, я пошла, — неуверенно говорю. — Переоденусь и приду.
Я переминаюсь с ноги на ногу, а после, мысленно назвав себя дурой, иду к двери нашего с дочкой номера.
— Тебе заказать чего-нибудь?
Я останавливаюсь, мои плечи напрягаются, когда я поворачиваюсь к Руслану, а глаза встречаются с его взглядом.
— Я собираюсь поужинать, — объясняет он. — Ты тоже наверняка проголодалась, думаю, ничего не произойдет, если мы сделаем это вместе.
— Закажи… на свой вкус, — выдавливаю и быстро развернувшись, залетаю в свой номер.
Через какие-то полчаса, когда я приду в себя и переоденусь, а ресторан приготовит еду, меня ждет ужин с Русланом. Я не видела его шесть лет, успела пореветь на его плече, накричать на него и выставить ультиматумы, а еще он считает меня предательницей. И мы будем есть, сидя бок о бок и разговаривая, как… кто? Бывшие любовники?
Скорее, как адекватные родители пятилетней девочки, отрезвляю себя и иду сушить волосы и сменять халат на более подходящую одежду.
Глава 17
В моей руке бокал с игристым розовым шампанским, а в голове полное непонимание всего происходящего. Руслан сидит напротив, в его руке такой же фужер, и он, в отличие от меня, ничуть не теряется. Спокойно отпивает, улыбается дочери, которая играет на полу мозаикой, которую купил и подарил ей он. Когда — понятия не имею, ведь мы почти постоянно были рядом.
— Расскажи мне о ней, — просит неожиданно. — Выпей и наконец поешь, перелет был долгим, а мы встретились еще в твоей квартире. И ты точно не выглядела сытой.
Я сглатываю, натыкаясь на его прямой взгляд и дерзкий тон, а еще спотыкаюсь об двусмысленность фразы.
— Пей, Аня, — громко произносит Руслан. — Я ничего туда не подсыпал, честно.
Он заставляет меня улыбнуться и таки сделать глоток игристого напитка. Выпить все я не решаюсь, потому что рядом с ним я должна быть трезвой даже в мыслях.
— Ксюша очень… умная, — начинаю я. — Много понимает, замечает и запоминает. Разговаривать начала рано, сидеть в пять месяцев, ходить в десять. Сейчас, как ты можешь заметить, она отлично выговаривает все буквы, не картавит, не шепелявит, — я пожимаю плечами и замолкаю, чувствуя, что начинаю хвастаться дочкой.
Я действительно горжусь тем, что она у меня такая. Но вместе с тем не хочу, чтобы Руслан думал, будто я считаю это только своей заслугой. И пусть я сидела с малышкой часами, читала ей книги, а не всучивала телефон или планшет, играла в игры и разговаривала, это не отменяет того факта, что в ней и его гены тоже. Возможно, в детстве он развивался так же быстро, а тут я со своим хвастовством.
— Продолжай, — просит он. — Я хочу знать о ней все мелочи.
Напоминать ему о том, что он хотел сделать тест на отцовство, будет глупо, поэтому я прикусываю язык и вдохнув побольше воздуха, продолжаю:
— В четыре месяца у нее вылез первый зуб, в одиннадцать она сказала мама…
От воспоминаний на глаза наворачиваются слезы. Я помню этот момент так отчетливо, будто он произошел всего несколько дней назад. Я собирала мозаику после игры и думала о том, что приготовить на обед, отошла, чтобы поставить коробку на место и услышала отчетливое:
— Ма-ма!
Коробка упала на пол, а мозаика рассыпалась. Я бросилась к дочери и со слезами счастья, выступившими на глазах, подхватила ее на руки. Для тех, у кого уже есть дети это, возможно, странно, а я радовалась, как ненормальная, потому что Ксюша стала для меня всем. Моим спасением, отдушиной, я радовалась, когда она улыбалась, плакала, когда ей было больно. Она мой единственный ребенок от мужчины, которого я любила. От того, кто сейчас с интересом меня слушает и смотрит так, будто не ненавидит меня. Отбросив ненужные мысли, продолжаю рассказывать и отвечать на вопросы Руслана.
— Да, болела. В два ветрянкой, в три воспалением легких, а в четыре упала с самоката и сломала руку, прививки переносила стойко.
— Поверить не могу, что у меня есть дочь, — заключает Руслан, разливая игристое по бокалам снова. — Взрослая и такая… самостоятельная.
За разговором мы не замечаем, что в номере стало слишком тихо. Оказывается, Ксюша уснула за игрой на теплом ворсистом ковре в центре гостиничного номера. Свернувшись клубочком, умостилась вокруг игрушки и сладко сопит. Я смотрю на нее с улыбкой и поднимаюсь. Не знаю как, но мне все же удалось поужинать вместе с Русланом. Без слез, истерик и скандалов, без выяснений прошлого, просто… за разговором о дочери, которая теперь крепко связывает нас друг с другом.
