— У нее приступ, — зачем-то откровенничает Руслан. — Она звонит мне, когда у нее паническая атака, плачет, нервничает. Я… боюсь за нее.
Он смотрит впереди себя, будто вспоминает, а я стою с бутылкой вина в руках, даже не удосужившись налить его в бокал.
— Ей двадцать. Мы четыре года общаемся, и она всегда казалась мне сильной, пока я не узнал, что с ней произошло.
Чувствую себя очень плохой и ни капли не сострадательной, потому что мне почему-то плевать. Я эгоистично думаю о том, что она отбирает его у Ксюши и… у меня. Забирает внимание, ласку, нежность, всё то, что должно быть у дочери, он посвящает посторонней девушке. Потому что она казалась ему сильной, и потому что была рядом, когда не было нас.
— Я не мог не ответить, потому что она редко звонит так поздно, — Руслан пожимает плечами. — Я должен был убедиться, что с ней все в порядке. Она ведь… маленькая.
— Ты не водил ее к психологу? Или психотерапевту? Ей ведь не пятнадцать, она должна уметь справляться со всем этим.
— У нее это редко.
— Все равно.
— Возможно, ты и права, — он встает из-за стола и идет ко мне.
Я откладываю бутылку вина и смотрю прямо на него. Считываю его переживания и хочу, чтобы хоть капля этих чувств была направлена на меня. Для этого нужно рассказать слезливую историю?
Я даже одергиваю себя, потому что неприязнь к этой Оле слишком сильна. Я ни разу ее не видела в реальной жизни, а готова возненавидеть, как заклятого врага.
— Ты обязательно проникнешься к ней, когда увидишь, — произносит Руслан и… мягко обнимает. Легко, почти невесомо, касается моей талии и прижимает меня ближе. Наталкивает на свое тело, дышит куда-то в висок. Дает мне право оттолкнуть его, впрочем, я им не пользуюсь.
Мы делаем шаг друг друга на встречу.
Я прошу его рассказать о ней больше.
Наверное, хочу дать нам шанс довериться друг другу, притереться, перестать вспыхивать при малейшем отклонении от привычных ориентиров. Хочется просто быть рядом и рассказать ему обо всем, что случилось, но говорит в основном он. О ее нелегкой судьбе, о том, что ее избивали и о приступах паники, когда она кричит во сне. Я как-то не сразу понимаю, что он видел ее по ночам. Сперва думаю, что она ему звонила, но нет. Он говорит, как прижимал ее к себе и читал ужас, написанный в его глазах.
— Постой, — произношу настойчиво. — Вы с Олей… живете вместе?
Глава 29
— Она живет у меня, — Руслан кивает. — Полгода назад забрал ее, когда она позвонила и попросила помощи. Сказала, ей не к кому обратиться.
— Ей двадцать лет, да? — переспрашиваю.
— Да.
Нет, я думала, что в первый раз он ошибся с возрастом и девчонке едва-едва исполнилось восемнадцать и ей действительно нужно помогать. Но нет. Ей двадцать и она живет с Русланом полгода. Сглатываю, только сейчас понимая причину того, почему она так со мной разговаривала о нем. Это ведь не волнение за него, как я подумала в самом начале, а влюбленность. Настоящая, наивная и детская, но влюбленность. И Руслан этого не видит? Или делает вид?
— Ей негде жить?
— У нее проблемы с отцом. Не думаю, что могу это рассказывать, — он пожимает плечами. — Я думаю, вы познакомитесь и она поделиться сама.
— Кто она тебе? — спрашиваю сквозь закипающее внутри раздражение.
— Она как сестра, мелкая, которую нужно защищать. И ей часто бывает сложно справиться с проблемами одной.
Из всей сложившейся ситуации меня радует только то, что Руслан самостоятельно и честно во всем признается. Не пытается отлынивать и говорить, что это неважно, а отвечает так, будто во всем этом нет ничего такого. Я убеждаюсь, что он и правда не понимает и воспринимает ее как сестру, которой нужно помогать. Не удивлюсь, если он, ко всему прочему, ее еще и обеспечивает.
Вспоминаются слова его отца о том, что Руслан защитник, добрый парень, который просто не может пройти мимо того, кому плохо. Единственное, что во всей этой ситуации меня раздражает — то, что он пытается построить с нами нормальные отношения, хочет, чтобы мы жили вместе. А что с Олей? Она тоже будет с нами в одной квартире? Мы станем оставлять ее с Ксюшей, как его старшую сестру? Пожалуй, я бы поняла его стремление помочь девочке, которая столько всего натерпелась, будь она его сестрой, но у него есть брат и ему он, надо заметить, не помогает.
— Руслан, ей двадцать, — замечаю аккуратно, не зная, как подступиться к этой теме, чтобы не напороться на неразрушимую стену убеждений, что это слишком мало и она маленькая, чтобы работать и снимать квартиру, чтобы справляться с проблемами не ценой чужого времени, а занимаясь с психологом.
— Я знаю, что она уже взрослая, — кивает. — Просто ты ее не видела и понятия не имеешь, какая она на самом деле.
— Куда уж мне! — не сдерживаюсь от язвительного тона.
— Я честно рассказываю тебе о ней, — он жмет плечами. — Между нами ничего нет и никогда не было, причин для ревности нет. К тому же, я давно говорил, что она подруга, понятия не имею, почему ты решила иначе.
Я вскакиваю на ноги и отрицательно мотаю головой. Конечно, я его не ревную. Меня раздражает сам факт того, что у него в квартире живет другая девушка. Как он представляет в ней меня? В качестве кого? Матери Ксюши и мачехи двадцатилетней “маленькой” девочке, которую тоже нужно защищать?
Сейчас я не хочу допытываться дальше, потому что по его настрою понимаю, что он не в состоянии воспринять мои доводы адекватно. Ссориться я не хочу, как и доказывать свою правду, поэтому предлагаю просто пойти и лечь спать. У обоих не то настроение, чтобы проводить время вместе.
— Думаю, мы не договорили, — замечает он.
— Нам и не стоит. По крайней мере о твоей Оле. Думаю, мы оба не готовы.
В комнате мы оба ворочаемся. Я оттого, что Руслан спит на диване и может меня рассматривать, а он из неудобства. В итоге посреди ночи я не выдерживаю, встаю, иду на кухню выпить воды, а когда возвращаюсь, прошу его перелечь на кровать. Он удивлен, но быстро соглашается, берет подушку, кладет рядом, переносит одеяло и ложится. Первые минуты я прислушиваюсь к каждому шороху, а потом засыпаю.
