Я отворачиваюсь.
— Ты хотела с ним поговорить, — жестко говорит Адам. — Нам прервать их?
— Я хочу уйти, — произношу сквозь слезы. — Я хочу отсюда уйти.
Я желаю, что настояла на своем, потому что боль от предательства резко простреливает сердце. На что я рассчитывала? Что Андрей был не в курсе произошедшего? Что он в ужасе мечется по городу и ищет меня? Я не хочу в этом признаваться, но именно так я и думала. Что мужчина рядом окажется настоящим мудаком, подставит моего мужа, а он… он ничего не знает на самом деле.
Как же я ошибалась.
Сильно. Глупо. По-детски.
Адам открывает передо мной дверь. Я сажусь в машину и отворачиваюсь к окну. Чувствую себя ребенком, которому доказали, что его бросили родители, а он все это время не верил. Я тоже не верила, что Андрей предатель. До последнего. Пока не увидела все собственными глазами. Вот он. Вот деньги, которые он, не жалея, спускает на алкоголь и стриптизерш.
— Я не хотел, чтобы ты это видела.
Я дергаюсь, как от звонкой пощечины. Вздрагиваю всем телом и не понимаю: то ли он шутит, то ли говорит серьезно. Не хотел? А как хотел, когда предлагал моему мужу деньги, когда рушил все?
— Это все из-за тебя, — рычу я, поворачиваясь к нему. — Из-за тебя, слышь? — я ударяю его в грудь несколько раз, пока он не перехватывает мои руки и не сжимает их в своих больших крепких ладонях. — Это ты виноват! Ты! Ты и твои грязные деньги! Почему мы, почему так? Неужели другого способа не нашлось?
Я дергаю руками, желая сделать ему еще больнее, вырваться и ударить Адама по наглому лицу с вечной ухмылкой, но у меня ничего не получается. Он крепко держит меня за руки, а потом дергает так, что я оказываюсь у него на коленях. Он крепко обвивает меня за плечи, так, что я не могу пошевелиться и молча приказывает:
— Успокойся!
Я не собираюсь подчиняться, поэтому слышу уже серьезнее:
— Успокойся, сказал!
Он сжимает меня сильнее, придвигает к себе буквально вплотную, вжимает в стальные мышцы так, что вдохнуть тяжело, не то, что пошевелиться.
— Дамир, машину останови и выйди.
Автомобиль останавливается, я слышу звук закрываемой двери.
— Послушай, что я сейчас скажу и постарайся это запомнить, потому что в ближайшее время мы не вернемся к этому вопросу.
Я замолкаю.
— Я бы никогда… никогда не полез в счастливую семью.
Я дергаюсь, а Адам предупреждающе рычит.
— Тихо, потом скажешь. Андрей согласился сразу. Даже не просил время на раздумья. У нас был другой кандидат, он попросил время подумать, а потом отказался. Сказал, что даже за такие деньги не согласится на это, что любит жену и мечтает о детях с ней, а твой… — он замолкает. — Я бы не стал лезть, если бы он хотя бы попросил подумать, если бы сказал, что сомневается, попросил бы доплату, не знаю, сделал бы хоть что-то, мать твою! А он ничего, слышишь? Ничего! Ты такого счастья хотела? Жить и не знать, что твой муж может в любой момент тебя продать? А если бы это был не я? В рабство бы тебя отдал! Ты же сирота, никого у тебя нет, кто бы тебя защитил, кто бы оберегал тебя!
К концу его монолога слезы, что таились внутри, вырываются наружу и скатываются по щекам. Он прав, но я не могу перестать винить его за все. За то, что влез, за то, что разрушил мой мир и вывернул его наизнанку, показав, что его больше не существует.
— Я добра тебе желаю, поняла? И я не просто так тебя нашел, но сказать сейчас большего не могу. Ты все потом узнаешь, Ангелина. Просто верь, что ничего плохого ни с тобой, ни с нашим сыном не случится. Ты моя жена теперь и находишься под моей защитой. Я знаю, что ты хочешь уйти, но это невозможно. Ни с сыном, ни без него. Ты останешься в моем доме.
Он ослабляет хватку, но не отпускает, не отталкивает от себя, продолжая шумно вдыхать и выдыхать и обнимать меня за талию. Я сама не понимаю, как ухватываюсь за его плечи. Меня почему-то шатает. Голова не работает, тело ослабевает, будто я сейчас упаду в обморок.
Мы находимся друг к другу слишком близко. В нос тут же ударяет тяжелый мужской запах: сильный, мускатный, с нотками чего-то цитрусового и… мужского. Сама того не понимая, дотрагиваюсь до бугристых мышц на его плечах, пальцы перебирают складки рубашки и натыкаются на жар, исходящий от его кожи. Я чувствую его даже сквозь грубую материю.
Взгляд наталкивается на вздутую вену на шее, на грубую, чуть смугловатую кожу, а потом я замечаю шрам за ухом. Непроизвольно веду рукой выше по плечу, прохожу воротник рубашки и касаюсь холодными пальцами горячей кожи прямо в области шрама. Их там, оказывается, несколько.
— Откуда они?
Адам дергает головой и отталкивает меня от себя. Я так быстро слетаю с его колен на мягкую обивку дивана, что не сразу понимаю, что стало тому причиной. Шрамы? Ему неприятно вспоминать то, как он их получил?
— Это глупости. Не имеет значения, — сквозь зубы выдает он, а после, потеряв всякий интерес ко мне, наклоняется, чтобы открыть дверцу авто и произнести: — Поехали, Дамир.
Глава 11
Домой мы добираемся в полной тишине, так как Адам не произносит больше ни слова. Он отворачивается от меня к окну и что-то быстро печатает в телефоне. Я хмыкаю и тоже отворачиваюсь. Не понимаю причину его недовольства. Я заметила шрамы и задала ненужные вопросы? В таком случае стоит выписать на листке список: разрешенных и запрещенных тем для разговоров.
Сейчас я не понимаю, как мы вообще сможем ужиться вместе, если даже в такой легкой ситуации споткнулись друг о друга. Я попыталась спросить, и он тут же оттолкнул меня, не желая делиться. Разве это нормально? По документам мы уже муж и жена, так почему он ведет себя так грубо и бесчеловечно?
По приезду Адам первым выходит из машины и следует в дом. Когда его широкая спина, обтянутая рубашкой, скрывается за дверью, я только выхожу из машины. К Родиону меня больше не проводят, маршрут я изучила сама, правда, на втором этаже замялась и остановилась у коридора, который ведет к комнате девочки. Интересно, она выходит на улицу? Гуляет? Или все время сидит в доме так тихо, что ее даже не слышно?
По пути в комнату почувствовала прилив молока, потрогала грудь и поняла, что сегодня Родиону будет что покушать. Надеюсь, что его не успели покормить смесью, ведь отсутствовали мы всего ничего.
— Ох, слава богу, что вы пришли, — восклицает Елена Эдуардовна, стоит мне зайти в комнату. — Я так и не покормила Родиона, пришлось убаюкивать его на руках, — она виновато опускает взгляд.
Сын мирно посапывает, правда, при этом интенсивно жует соску. Проголодался. Я улыбаюсь и забираю его с рук Елены Эдуардовны, сажусь на кровать, упираюсь в спинку, вытаскиваю изо рта Родиона соску и заменяю ее грудью. Малыш тут же просыпается и начинает интенсивно кушать. Проголодался, мой маленький.
