Отсюда сбежать возможно только вперед ногами!
Я поднимаюсь по ступенькам, провожу рукой по деревянной лакированной поверхности и не могу понять, зачем холостяку такой огромный особняк.
Что здесь одному делать?
То, что прислуга здесь нужна, и так понятно, иначе бы все вот это не блестело от чистоты, а давно покрылось слоем пыли. Но неужели нельзя было выбрать дом поменьше?
Сейчас я вдруг вспоминаю, как когда-то давно мечтала иметь такой дом. Чтобы большой, двухэтажный, для семьи, с огромной лужайкой и бассейном. Я представляла себя рядом с Тимуром, а рядом, как минимум, трое детишек. Двое мальчиков и девочка.
Теперь же я чувствую себя здесь неуютно. То ли потому, что осталась практически одна, то ли потому, что рядом человек, который защищает только свои интересы и которому наплевать на окружающих его людей.
На втором этаже я замираю, понимая, что совершенно не знаю, куда идти. Вроде бы и помню, откуда шла и куда меня вели, но отсюда все кажется другим. Коридор разделен на две части и по обе стороны есть комнаты. В нерешительности выбираю сторону и иду наугад, надеясь, что хотя бы двери окажутся неодинаковыми.
Увы, мне и здесь не везет!
Я начинаю паниковать, когда открыв пять дверей подряд, не нахожу Родиона с няней. Уже думаю возвращаться, но остается последняя дверь, и я иду к ней. Останавливаюсь, протягиваю руку к ручке, когда слышу истошный крик.
— Не тлогай меня, не тлогай, ты чудовище!
Крик настолько истошный, что я тут же отрываю руку и отхожу на несколько шагов назад. Убежать не могу, потому что кричит ребенок. И ей явно плохо.
Она боится.
— Тише, Маш, тише, я не чудовище, я твой папа…
А это уже голос Адама. Тихий. Хриплый. Бархатистый.
И…
Пробирающий до костей.
Я чувствую, как тело покрывается мурашками, а волосы встают дыбом.
Что вызвало такую реакцию: крик девушки или голос Адама, я не знаю, да и не хочу разбираться. Разве это имеет значение? Мне страшно, пожалуй, не меньше, чем малышке.
Интересно, сколько ей? И почему он ничего не сказал о дочери?
— Папа? — отсюда мне кажется, что девочка удивляется.
Я даже представляю, как она удивленно потирает глаза и смотрит на мужчину.
— Папа. Тебе снова привиделось чудовище?
— Нет, не пливиделось! Он тут был!
— Кто он?
— Длакон!
Я совсем не хочу стоять и слышать их разговор, но сдвинуться с места у меня не получается. То, как Адам разговаривает с дочерью, гипнотизирует меня, пригвождает к полу и вынуждает слушать дальше.
— Драконов не существует, — мне кажется, я слышу его улыбку.
— Существуют! Еще как существуют! Он плиходит ко мне постоянно! И вы все мне не велите!
— Эй, ну куда ты? Я верю! Позови меня в следующий раз, я прогоню дракона, ладно?
Я разворачиваюсь и иду по направлению лестницы.
Не хочу этого слышать!
Не хочу проникаться к мужчине, вспоминать потом, при разговоре, каким нежным и трепетным он был с дочерью.
Был бы Андрей таким же отцом для нашего совместного ребенка? Может быть, если не Адам, у нас бы действительно получилось?
У изголовья лестницы меня встречает та самая женщина, что подводила на ужин.
— Что вы здесь делаете? — она смеряет меня недовольным взглядом и поджимает губы.
— Заблудилась. Мне сказали ужинать и подниматься к себе. А я забыла куда идти.
— Следуйте за мной.
Вежливости прислуге, конечно, стоит поучиться. Здесь все почему-то слишком недовольны. И у меня создается ощущение, что совсем не рады моему появлению.
И я не рада!
Только меня никто не спрашивает, хочу ли я здесь находиться.
Чем ближе мы подходим к комнате, где я оставила сына, тем отчетливее я слышу его крик. Срываюсь на бег, чтобы скорее добраться к малышу и обнять его, прижать к себе и поцеловать.
Почему он плачет?
Няня не справилась со своими прямыми обязанностями и не смогла успокоить ребенка?
— Извините, я никак не могу его успокоить, — Елена Эдуардовна стоит над плачущим Родионом и заламывает руки.
Я тут же беру малыша на руки и прижимаю к себе ближе.
Вот что ему было нужно. Материнское тепло и ласка.
— Неужели нельзя было взять ребенка на руки?!
Моему возмущению нет предела. Что она за няня такая? Боится надорваться?
— Простите, — Елена Эдуардовна виновато улыбается. — Адам Всеволодович запретил мне прикасаться к ребенку.
Чем больше я узнаю об Адаме, тем больше мне кажется, что у него не все в порядке с головой. Вот что это за приказ? А если Родион будет падать с кровати, ей тоже приказано не прикасаться и спокойно смотреть?
Я хочу поговорить с ним немедленно, но женщина, что провела меня сюда, отвечает на мою просьбу холодно и отстраненно. Как робот, честное слово!
— Это невозможно. Сейчас Адам Всеволодович занят. Я передам ему, что вы хотите встретиться и он придет к вам, как только освободиться.
— Конечно! — слишком громко и с сарказмом, отвечаю, на что Елена Эдуардовна прыскает.
По-моему, я нашла союзницу в этом огромном и неживом доме.
Прислуга уходит, а я поворачиваюсь к няне и твердо произношу:
— Рассказывайте, что еще вам приказано?
Она мнется, не зная, стоит ли ей выдавать секреты. Я же осматриваюсь в комнате на предмет камер. На первый взгляд их нет, но никто не исключает вероятности того, что они тут скрытые. Несмотря на это, я уверенно говорю:
— Камер нет, говорите.
Она проверяет за мной. Осматривается и кивает.
— Сказали, что мне не стоит излишне сюсюкатся с малышом, ведь он растет мужчиной. Разговаривать с ним по-взрослому, — она замолкает и будто борется с собой, но все же кивает и продолжает: — Я рискую своим местом, но вы его мама… меня попросили сделать визу, чтобы я могла выехать за границу, если это потребуется.
