— Значит, завтра в девять у нас нотариус. Не забудь паспорт, — Михаил делает паузу и смотрит на меня. — Затем Олеся с Ангелиной займутся свадебным платьем и гардеробом…
— А Иришка?
Вопрос важный, потому что оставить ребёнка в кондитерской на девочек в моё отсутствие вряд ли уместно — они и так завтра будут работать за меня. Но не таскать же малышку за собой по магазинам! Она точно не даст ничего выбрать.
— Я организую ей няню и форсирую вопрос с детским садом, — Михаил делает какую-то пометку в ежедневнике. — И девочке тоже надо гардероб сменить, я дам на этот счёт указания Ангелине. А мы с Виктором поедем в офис…
В этот момент раздаётся грохот — Иришка, добравшись до письменного стола, роняет подставку для ручек. Содержимое подставки мгновенно оказывается на полу, разлетаясь в разные стороны. Одна из ручек разваливается на части. Я в ужасе хватаюсь за голову, а дочку происходящее веселит, она хохочет.
— Да что же это такое? — Виктор крайне недоволен, даже взбешён. — Это не ребёнок, а терминатор какой-то! Ты что, вообще её не воспитываешь?
Грубый крик пугает малышку, и та начинает плакать. Я бросаюсь её успокаивать, а Штейнберг пытается сгладить инцидент и что-то негромко говорит Виктору. Но тот ругается:
— Ты предлагаешь привести мне их в свой дом? Она же мне тут всё к чёрту разнесёт! Камня на камне не оставит!
За три года он ничуть не изменился — остался таким же бездушным эгоистом. Можно подумать, катастрофа случилась — ручки рассыпались! И с этим человеком я собираюсь заключить фиктивный брак на целых пять лет?
— Витя, не кипишуй. Наймёшь няню, она будет следить, чтобы девочка ничего не трогала. Уберёшь всё из зоны доступа…
Михаил, похоже, тоже не видит в случившемся ничего криминального. Но разве ж этого индюка можно переубедить?
— О боже! В который раз убеждаюсь, что эта авантюра не для моих нервов! Какой-то театр абсурда.
— Да перестань ты паниковать! Всё образуется. Дети — это не так страшно, как кажется на первый взгляд. Пакости они начинают творить, когда становится скучно. Ну и когда перед носом много соблазнов. Если их развлекать, все запрещённые вещи убрать повыше, всё чётко организовать и спланировать, то будет порядок!
У Штейнберга звонит телефон, он выходит из кабинета, чтобы ответить.
А мне вдруг становится безумно смешно. Большой и грозный мужик устроил истерику, рассердившись на маленькую девочку. Можно подумать, она натворила что-то такое непоправимое. Не могу сдержать улыбку.
— Смеёшься? Учти, я потом вычту всё это из твоих денег!
— А ты, оказывается, не только похотливый кобель, который использует людей для удовлетворения своих прихотей, но ещё и мелочный жмот! Моя Иришка — нормальная, активная и любознательная девочка! А ты ведёшь себя просто ужасно!
— Попридержи язык! Ты тут пока ещё никто. Сама тоже далеко не святая! Плакала крокодильими слезами, когда я уезжал, и тут же прыгнула в койку к другому! Когда ты залетела? Через неделю, через две после моего отъезда? От восьмого июня отнять девять месяцев несложно! Если я — похотливый кобель, то кто тогда ты?
— Что? Что ты себе позволяешь? — я потрясена…
— Говорю прямо то, что о тебе думаю. Так что не строй из себя святую. У самой рыльце в пушку. Угомони своего ребёнка и подумай, как сделать так, чтобы впредь она ничего тут не трогала.
— Дядя, нельзя злиться и кричать. Ты лопнешь от злости. Как воздушный шарик, — вмешивается успокоившаяся Иришка. — Бах, и нету, — разводит руки в стороны.
Дочка смотрит на него серьёзно. Её слова ни капли не успокаивают Виктора, наоборот, он собирается продолжить свой гневный монолог, но я выпаливаю:
— Слушай, если ты такого плохого мнения обо мне и моей дочери, то зачем весь этот цирк? Найди себе другую — святую с правильным ребёнком, который будет спокойно сидеть там, где его посадят, и смотреть в одну точку.
— Было бы у меня чуть больше времени — нашёл бы!
— Какой же ты урод!
Он воспринимает мои слова спокойно. Просто пожимает плечами.
— Не просто урод, а богатый урод. Называй вещи своими именами. И за это ты готова мне всё простить, правда?
Он уже выпустил пар, в голосе нет ни тени истерики или недовольства, а лишь сплошной неприкрытый цинизм. Зато я завожусь и мысленно становлюсь в стойку, чтобы прыгнуть и вцепиться ему зубами в глотку.
— О, а у вас всё тихо-мирно? — Штейнберг возвращается. — Я думал, вы тут всё разнесёте. Вон, полный сервант посуды. Как-то даже скучно с вами.
— Миша, не начинай… Лучше отвези нашу гостью с терминаторшей домой. А я распоряжусь, чтобы здесь убрали, и отдохну. Иначе завтра буду, как варёный овощ, устал как собака. Вот это вот, — показывает в сторону Иришки, — для меня слишком.
— А как же ты собираешься играть роль её отца, если она тебя так раздражает? — какой-то чёрт кусает меня за пятую точку, и я решаю Виктора потроллить.
— Как? На успокоительных! Михаил, запиши себе, пусть врач назначит мне что-то посильнее. Иначе, боюсь, не справлюсь с главной ролью в твоём спектакле.
И в это чудовище я когда-то была влюблена?
Перед подписанием документов ещё затемно прихожу в кондитерскую. У меня есть несколько часов, чтобы сделать девочкам необходимые заготовки и потом быть спокойной, что все заказы будут выполнены. Как некстати эта дурацкая затея с женитьбой…
Не покидает ощущение, что я совершаю огромную ошибку. И вроде бы всё правильно: пять лет мы с дочерью проживём в достатке, а по окончании этого срока получим большую сумму. У дочери в свидетельстве о рождении появится хотя бы формальный отец. У неё будет нормальное детство, её никто не будет дразнить в школе безотцовщиной, никто не будет издеваться и смеяться над ней. Даже если папаша фиктивный. Хочу, чтобы дочь была счастливее меня. С ужасом вспоминаю свои школьные годы…
После вчерашнего инцидента плохо себе представляю, как мы сможем прожить с Виктором пять лет бок о бок, если Иришка его так злит. Не удивлена, что он дожил до тридцати и до сих пор не женился, не обзавёлся детьми. Такие, как он, умеют любить только себя. А других людей просто используют или терпят, пока им это выгодно. Не сомневаюсь, что со временем он выставит нас за дверь и даже ручкой не помашет, как в прошлый раз. Воспоминания остры и болезненны, словно это было вчера, а не больше трёх лет назад.
Только на сей раз я ни за что не позволю ему завладеть моим сердцем! Тогда я была восемнадцатилетней дурой, которая не видела в жизни ничего хорошего, и тут же лужицей растеклась, стоило почувствовать к себе доброе отношение. Теперь я изменилась. Я — взрослая самодостаточная женщина, мать. Я зарабатываю на жизнь и стараюсь обеспечивать Иришку всем необходимым, хоть это и непросто.
Прислушиваюсь к себе, чтобы понять, что чувствую к Виктору теперь. Ничего! Только раздражение, возникшее после вчерашнего концерта, и недоумение, зачем они со Штейнбергом всё это затеяли? Куда логичнее и честнее было ограничиться женой без ребёнка, если он так не любит детей, но ему непременно нужно иметь семью. Со смехом вспоминаю, как он был зациклен на контрацепции.
