— Выскажу, не сомневайтесь.
Пыхнуло белым пламенем, и пыхнуло от меня; я испугалась и вскрикнула.
Сизер удивленно на меня воззрился, а потом проговорил с холодной усмешкой:
— Это все, на что вы способны?
От испуга у меня перехватило дыхание, так что я ничего не ответила. Еще раз усмехнувшись, мужчина ушел, а я в тысячекратный раз пожалела о том, что меня забрали из храма. Ллара Эула, ну зачем вы меня отдали?
Гелл появился точно тогда, когда удалился Сизер. Подойдя ко мне, он предсказуемо начал с упреков:
— Вы ведете себя непозволительно дерзко.
— Да-да, и выгляжу точно как из гроба, — ответила я. — Эньор, будьте так добры, поведайте, отчего из меня при волнении так и пышем белым пламенем и как этот процесс контролировать?
— При волнении? — уточнил мужчина иронически. — Неужели особам вроде вас известно, что такое волнение?
— Конечно, известно, я ведь не машина бесчувственная, — раздраженно отозвалась я.
— Машина, — повторил Брадо Гелл, а потом шагнул ко мне и сделал то же, что Мариан Сизер: навис, сверкнул глазами устрашающе и, взяв меня за подбородок, вгляделся в лицо. Только в этот раз я отстраняться не стала, осталась на месте. — Я так и знал, что с вами нечисто! Появились в Тоглуане в одном время с Блейном, при странных обстоятельствах… Кто вы и чего хотите, отвечайте немедля! Вы его шпионка? Отступница?
Я ответила эффектно, звучно – чихнула эньору в лицо, при этом из меня снова «выделилось» белое пламя.
— Ну вот опять, — пробормотала я, шмыгая носом.
Эньор Гелл убрал руку с моего подбородка, но это было единственное послабление.
— Я трачу на вас слишком много слов, Валерия – впрочем, это ли ваше настоящее имя? – хотя мог бы поступить иначе.
— Да, переходите к пыткам, оно всегда эффективнее, — гнусаво проговорила я.
— Он вас лично обучал?
— Кто он?
— Блейн! Вы говорите как он! Я слышу в ваших словах его пренебрежение, насмешливость… Плохо вы маскируетесь!
— Чтоб он провалился, этот Блейн, — досадливо пробормотала я, и протянула руки к Брадо. — Вяжите меня, пытайте. Не то, что я это все одобряю, просто пока вы этого не сделаете, явно будете считать меня исчадием ада под началом Блейна.
— Исчадием чего?
— Ада, — повторила я, в свою очередь удивленная тем, что он не знаком с этим огненным понятием. — Пекло с чертями.
— С кем пекло?
— С демонами.
Чем больше я говорила, тем явственнее в моей голове рисовался образ этого самого ада: пламя, жара, дым и грохот, рогатые демоны с вилами подталкивают к огромным раскаленным сковородам очередную партию грешников…
— Голову мне дурите? — с холодной яростью спросил владетель Тоглуаны.
— Нет, — устало ответила я, — лишь отвечаю на ваши вопросы. Простите великодушно, что я говорю, как Блейн, за то, что выгляжу подозрительно и доставляю вам проблемы. Вы можете как угодно выпытывать из меня правду. Но перед тем как вы начнете это делать, я в последний раз скажу вам, что я на самом деле переродилась и на самом деле ничего не помню. Я не знаю даже, кто такой этот ваш Блейн и как он говорит. Но я знаю, что такое машина и ад. Если в этом моя вина – тогда я виновна.
В завершение своей эффектной речи я снова чихнула. Возможно, этот чих и спас мою шкуру, и меня не в пыточную увели, а в каморку наверху, где заперли.
Я дико устала и переволновалась, так что, казалось бы, ни о каком сне не должно было и речи идти, но вино и болезнь сделали свое дело, так что я, не раздеваясь, легла на кровать и сразу же уснула. Проснулась я уже с соплями, а также с похмельем.
Гелл явился утром; я проснулась, услышав ворочающийся в замке ключ, но не нашла сил на то, чтобы встать или хотя бы приподнять голову.
Поглядев на мою мятую физиономию, эньор поставил меня в известность о том, что я буду жить в замке под особым контролем, пока он не узнает, кем я была, с кем имела связи, и по какой причине переродилась – и переродилась ли.
— …Вы плохо себя чувствуете? — спросил он затем.
— Да, — вяло отозвалась я; из носа текло, голова болела, мучила тошнота. Еще бы диарею и был бы полный набор для счастья…
— Тогда вам лучше не спускаться в столовую. Я распоряжусь, чтобы еду вам принесли сюда. Сегодня вы можете отдохнуть, — сказал он, оглядывая комнатку, — но завтра начнется ваша новая жизнь под именем Валерии Брумы. Вы перейдете в покои, соответствующие вашему положению, и к вам будет приставлена горничная.
Сказав это, эньор удалился.
Я проспала практически весь день, и почти не притронулась к еде, которую мне приносили; хотелось только пить. К вечеру у меня начался жар, а нос совсем забился. Вот так-то разъезжать под дождем… А может, я простудилась от морозного приема?
Самое обидное то, что меня ругают и подозревают за то, что и как я говорю, как веду себя. Но разве я плохо себя веду? Что ужасного в том, чтобы украдкой поглядывать на понравившегося мужчину или отвечать колкостью на колкость? И почему из-за упоминания машины Брадо так рассердился?
За окном стемнело, и обида в моей душе уступила место страху.
Кто же я такая? Что я сделала, почему переродилась? Хоть одна живая душа расстроится, если лихорадка сожрет меня, и я умру?
Звук прокручивающегося в замке ключа (меня запирали) заставил меня вздрогнуть. Красноватый огонь в факелах приветственно вспыхнул, встречая хозяина. Брадо Гелл открыл дверь и вошел в комнату.
Увидев, насколько мне поплохело, он так и замер истуканом, а потом стремительно подошел к кровати и опустил руку мне на лоб. Касание его прохладной ладони было чистым блаженством, и я прикрыла глаза.
— Вы вообще не должны были заболеть, — удивленно произнес мужчина. — Вы спали в пламени, вы пили пламя, да и не болеют плады так, как обычные люди.
— Но я заболела, — прошептала я, радуясь, что ко мне пришли, что я не одна.
— Вы занедужили, потому что лишились благодати, которая и делает пладов сильными. Вы отдали ее Блейну.
— А-а, — слабо отозвалась я, — так вы мне верите?
— То, что благодати вы лишились, очевидно, — вздохнул Брадо. — Я велю врачу подняться к вам немедля.
Сказав это, он ушел; как только за ним закрылась дверь, я почувствовала себя такой несчастной и одинокой, что начала плакать, чем усугубила свое положение – нос совсем перестал дышать. Зря я так расклеилась: очень скоро Гелл вернулся вместе с очень высоким и очень худым в черном. Поприветствовав меня и заранее попросив прощения за возможную неделикатность, он потрогал мои лоб, щеки и шею сухими длинными пальцами, затем сунул руку под сорочку и пощупал осторожно живот.
