И все же для большинства сановников публичные выступления вызывали заметные трудности. Министр иностранных дел Н.К. Гирс выступал уклончиво, при этом на плохом русском языке. Военный министр П.С. Ванновский и вовсе молчал. Также себя вел М.С. Каханов. И.И. Воронцов-Дашков предпочитал крутить ус. Н.И. Стояновский «болтал без умолку и при этом без всякого изящества формы». Также и С.А. Грейг утомлял всех своих многословием. Председатель Департамента законов Е.П. Старицкий выступал по существу, но «не рельефно», кроме того, фактически не делая заключения. Министр финансов Н.Х Бунге говорил хорошо, но терялся при сильном натиске: ему не хватало характера, а, главное, уверенности в себе. Э.Т. Баранов выступал лишь по экономическим вопросам и не всегда продуманно. Про А.М. Дондукова-Корсакова Половцов с ехидством отмечал, что у него «каждая речь есть страница из его биографии»
[510].
Со временем состав Государственного совета менялся. В нем появлялись новые герои: И.А. Вышнеградский, Н.А. Манасеин, Н.В. Муравьев, В.К. Плеве. Пожалуй, ярчайший из них – министр финансов С.Ю. Витте
[511]. Согласно воспоминаниям сотрудника канцелярии Комитета министров П.П. Менделеева, «красотой, плавностью речи его не отличались. Говорил без всяких ораторских приемов, просто, большей частью спокойно, несколько даже скрипуче, иногда подыскивая слова, порою нескладно, словно переворачивал тяжелые жернова. Нередко попадались у него довольно грубоватые, не совсем культурные выражения. Бывал и резок. Не гнушался прибегать в некоторых случаях и к лести. Но речь его, всегда содержательная, чуждая общих мест, неизменно захватывала слушателя глубиной, оригинальностью мысли, яркостью образов, неотразимостью доводов»
[512].
Об ораторских талантах членов Государственного совета вспоминали лишь изредка. Как правило, заседания продолжались недолго: около часа. Ситуация менялась в мае, перед началом каникул. Тогда в Общее собрание попадали значимые законопроекты, обсуждавшиеся в департаментах еще в зимние месяцы. В итоге за сравнительно короткий период приходилось обсуждать около 100 законопроектов, тогда как зимой – лишь 12–15
[513]. Среди множества законопроектов, обсуждавшихся в Государственном совете, особое внимание уделялось государственной росписи доходов и расходов (бюджету). В этом вопросе законосовещательное учреждение обладало вполне реальным рычагом влияния на министров. Лишь голос его большинства мог убедить Министерство финансов увеличить субсидии тем или иным ведомствам
[514].
Министры и стоявшие за ними «партии» специально готовились к обсуждению законопроектов, распределяли между собой роли. Так, например, случилось, когда в 1884 г. речь шла о проекте нового Университетского устава. Д.А. Толстой и И.Д. Делянов прекрасно понимали, что не соберут большинства, и вместе с тем не сомневались, что их предложения получат высочайшее одобрение. Однако запланированное поражение в Государственном совете не должно было стать разгромным, дабы не смутить императора. Во имя этого каждый из представителей их «партии» должен был с успехом отыграть отведенную ему роль. Один из них, Т.И. Филиппов, со своей задачей не справился. Его длинная и путанная речь о государственных экзаменах не произвела благоприятного впечатления на присутствовавших. В итоге по всем основным вопросам большинство собрало 27 голосов, 17 – поддержали проект. В случае с государственными экзаменами 31 член Государственного совета выступил против нового положения, только 13 – за
[515]. Это привело в отчаяние Толстого, Делянова, Каткова и их сторонников. Им оставалось надеяться, что позиция императора и при таком раскладе останется незыблемой
[516].
«Идеальное» заседание Общего собрания Государственного совета должно было быть скоротечным и, в сущности, техническим. Оно должно было заключаться в утверждении решений департаментов. По этой причине на Общем собрании старались избегать разногласий. Даже при наличии разногласий члены Совета предпочитали их официально не фиксировать и, таким образом, не противопоставлять себя большинству. Это касалось даже таких влиятельных лиц, как К.П. Победоносцев и М.Н. Островский
[517]. Александр III в связи с обсуждением проекта Университетского устава заявлял следующее: «Да, было бы очень желательно избегнуть разногласия, ибо в противном случае мне было бы трудно делать выбор между двумя сторонами»
[518].
