В том же году при Министерстве внутренних дел начала работать комиссия по подготовке губернской реформы. В ней приняли участие семь губернаторов
[900]. Кроме того, циркулярным письмом было запрошено мнение всех губернаторов и некоторых предводителей дворянства
[901]. Правда, вся эта масштабная работа в итоге оказалась напрасной. С началом русско-японской войны деятельность комиссии фактически приостановилась. После же гибели В.К. Плеве о ней забыли вовсе
[902].
Привлечение экспертов – важный тактический прием в ведомственной борьбе за общественное мнение
[903]. Не случайно, что Витте прибегал к помощи экспертов и впоследствии, уже после гибели Плеве. 8 декабря 1904 г. возобновились заседания Особого совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности. Состав коллегии существенно обновился. К ее работе в условиях «правительственной весны» осени 1904 г. были привлечены известные профессора: И.И. Иванюков, Н.А. Каблуков, Л.И. Петражицкий, Д.И. Пихно, А.С. Посников и др.
[904]
Эксперты приглашались не только министрами, но и сановниками, заседавшими в Государственном совете. В конце XIX – начале XX столетия некоторые его члены, интересовавшиеся экономическими вопросами, собирались на особые, «экономические» обеды. Собирались десятки человек: чиновников, общественных деятелей, банкиров, концессионеров
[905]. Обычно встречи происходили раз в месяц в отдельном зале ресторана Донона. У этого неформального объединения был свой секретарь Я.Н. Ростовцев. На заседания кружка приглашались представители общественности (например, профессор Л.В. Ходский). Частым докладчиком был П.Х. Шванебах. В данном случае и экспертов, и представителей сановного мира объединяло неприятие финансовой политики С.Ю. Витте
[906].
Это частный случай конкуренции за экспертов, которая разворачивалась между различными бюрократическими группами. Знание – это власть, в особенности тогда, когда чувствовалась его явная нехватка. В связи с этим поддержка той или иной инициативы экспертным сообществом могла стать козырем в межведомственной борьбе. Помимо этого, борьба за экспертов нередко оборачивалась сражением за популярность в общественном мнении, которое также могло стать полезным рычагом влияния на оппонентов. Но в этом отношении ключевую роль, пожалуй, играла пресса, которая худо-бедно и тогда осуществляла связь между властью и обществом.
Пресса и власть
Традиционно считать, что публичная политика в самодержавной России была невозможна. Она предполагала радикальный поворот в обществе, который, по крайней мере, до 1905 г. был невообразим в стране, где законы принимались волею одного человека. По мнению Ю. Хабермаса, «публичная сфера» – достояние развитого буржуазного общества
[907], с парламентом и более или менее свободной печатью
[908]. Там партийная газета становится важным рычагом борьбы за власть и политическое влияние
[909]. До 1906 г. в Российской империи парламентских дискуссий не было. Пресса находилась под бдительным контролем государственной цензуры. И все же, несмотря на эти явные ограничения, пускай незначительное, но пространство у публичной политики в России было
[910].
В России пресса не была четвертой властью. Таковы были правила игры в стране, где политические вопросы публично не обсуждались. За периодической печатью строго следила цензура. По словам К.П. Победоносцева, сказанным на заседании Комитета министров 18 апреля 1883 г., даже думать об облегчении положения газет и журналов – преступление
[911]. Из этого, однако, не следует, что периодические издания вовсе не оказывали влияние на власть придержавших.
Их вес не мог измеряться тиражом, который отнюдь не был велик. Круг читателей газеты или журнала – это «общество», но не вся совокупность подданных Российской империи, а лишь ее «образованное меньшинство». По сведениям на 1867–1868 гг., грамотных среди рекрутов было 9-10 % (в Московской губернии – около 20 %)
[912]. К 1879 г. грамотных в Петербурге было более 55 % (62 % мужчин и 46,4 % женщин)
[913]. Всего же в стране их было едва ли более 6 %
[914]. К концу века грамотных в России – более 21 %. Однако не все умевшие читать и писать могли быть однозначно приписаны к «обществу», хотя бы потому что «грамотными» были и выпускники университетов, и едва умевшие подписываться «сельские обыватели». Изучая «общество» в России, вероятно, следует учитывать и другие критерии, помимо наличия элементарного образования: например, род деятельности представителей читающего меньшинства. К 1881 г. В Петербурге 5,2 % населения столицы так или иначе получали доход на государственной службе, еще 5,2 % – принадлежали к свободным профессиям
[915], в совокупности около 11 %. Их едва ли можно однозначно приписать к «обществу»: неизвестно, все ли они были вовлечены в коммуникативный процесс, в результате которого и формировалась общественная мысль. К обществу можно с уверенностью причислить представителей «свободных профессий», т. е. 3296 человек на всю Россию к 1897 г.
[916] Эту цифру можно увеличить за счет 15 237 художников, актеров, музыкантов, 16 742 врачей, 4639 инженеров
[917], 12 174 юристов на частной службе и, наконец, с некоторой долей условности 103 760 человек, состоявших на земской, городской и сословной службе
[918].
