– Оливия? – в туалет вошла Женевьева. – Что с тобой?
– Все хорошо! – Я утерла лицо ладонью. – Я просто немного устала.
– Уставших людей не тошнит в тарелку, – заметила Джи.
Она сделала шаг ко мне, тонкие каблуки противно щелкнули по кафелю. Я невольно дернулась: такой невинный звук показался ударом хлыста.
– Чувствую себя странно, – прошептала я, – никогда себя так не чувствовала.
– Ты уверена, что тебе не нужно обратно в больницу? – спросила Джи, смачивая носовой платок и прижимая его к моему лбу. – Лекарства, покой…
– Нет-нет, – попятилась я, – нет. Я здорова! Наверное, это аллергия…
– Холли до смерти испугалась, – грустно сказала Джи, глянув на себя в зеркало, чтобы поправить помаду.
Я вздохнула.
– Пойдем. Сделаем вид, что ничего не произошло.
Рука об руку мы вышли в зал, игнорируя взгляды посетителей – тех, что не сбежали сразу. Холли и впрямь выглядела бледной. Я с легким спазмом в желудке заметила одинокого червя на ее бумажной тарелке.
Час от часу не легче.
* * *
Я проводила Женевьеву до дверей, и она, крепко-крепко обняв меня, еще раз пожелала мне быть осторожной. Глядя, как подруга скрывается за створками лифта, я осознала, что подобных пожеланий за последнее время слышу преступно много. Какой от них толк, если я все равно угодила в такие неприятности?
Холли уснула на диване, так и не досмотрев диснеевский мультфильм. Я остановилась рядом, разглядывая ее светлые волосы, легкий румянец на щеках, по-детски красные губы. Холли должна была вырасти красавицей: в ее внешности чудным образом сочетались черты холодной Шерил и по-южному яркого Джейкоба, но последние проявлялись неясно, как голографическая картинка. Встанешь чуть левей – и наваждение исчезнет, перед тобой маленькая копия матери. Я ненавидела Шерил до мозга костей, но говорить, что она некрасива, значило бы нагло лгать.
Телефон в руке завибрировал.
– Оливия.
Я не узнала этот голос – какой-то хриплый, сухой, как шелест листьев под ногами.
– Кто это?
Незнакомец трескуче рассмеялся. У меня по спине поползли мурашки.
– Надо же. Брата не узнаешь.
– Джейкоб?
– Ну, у тебя же больше нет братьев?.. Я заеду за Холли через несколько минут.
Я покосилась на Холли: та уже проснулась и теперь с силой потирала глаза кулачками.
– Да… конечно.
Телефон замолчал. Я не могла отделаться от ощущения, что по ту сторону был кто-то, неумело копирующий манеры и тембр моего брата, кто-то, но не Джейкоб. Холли слезла с дивана и сонно заморгала.
– Мы едем домой?
– Ты едешь домой. – Я поискала глазами ее кофточку. – Одевайся, куколка.
– А… ты не повезешь меня?..
Я печально улыбнулась. Холли была расстроена, но и немного… испугана? Она неловко натянула кардиган и застегнула пуговки, замявшись на предпоследней.
– Папа звонил? – коротко поинтересовалась она.
– Да, папа.
– Наконец-то он стал выходить из дома, – вяло сказала Холли. – Когда он сидел в своей комнате… мне было еще страшнее.
Я промолчала.
Машина Джейка уже стояла на парковке, а сам он ждал рядом. Я с беспокойством отметила то, как он ссутулился, сгорбил плечи. Даже дорогой пиджак будто бы стал ему велик на три размера. Больные мутные глаза запали и мерцали угольками.
– Садись, Холли, – пробормотал Джейк. – Папочка сейчас подойдет.
– Да, па. – Холли смиренно засеменила к машине. С каждым шагом изгиб ее спины терял задорную прямоту, превращаясь в покатый панцирь одиночества.
– Я слышал о твоей травме, – сказал Джейк тем безжизненным голосом, который я слышала по телефону. – Очень жаль, что не смог приехать.
– Я вижу, что тебе самому плохо. – Я глянула в его темные глаза. – Рану быстро залечили.
– Того ублюдка нашли? – спросил Джейкоб.
Я покачала головой.
– Нет, я не заявляла в полицию.
– Хм, – улыбнулся Джейкоб, обнажив черные десны, покрытые струпьями. – Можешь не беспокоиться. Он свое получит.
Джейк развернулся и неуклюже пошел к машине. Он вдруг… будто стал чужим. Когда он помахал мне с водительского сиденья, я уже практически не знала этого человека.
Глава 7
Ночь была полна звуков. Где-то надрывно плакал ребенок, заходился стонами и криком. Я села в кровати и включила уцелевший ночник. В комнате никого не было, но я явственно слышала жуткие всхлипы: чей-то нереальный, словно долетающий из глубокой ямы голос причитал прямо в моей голове.
– Мамочка… мамочка…
Я вышла из спальни, стараясь определить источник звука. Темная квартира казалась огромной: чтобы не оставлять за спиной мрак, я включала каждый торшер, каждый светильник. Невидимый ребенок продолжал плакать:
– Помоги мне, мамочка, почему ты никак не поможешь мне…
– Замолчи! – Я опустилась на колени, отчаянно прижимая кулаки к вискам. – Замолчи, замолчи…
Плач постепенно стихал, как будто отдалялся. Затаив дыхание, я прислушивалась, не вернется ли этот странный голос, но все было тихо. Циферблат показывал три часа ночи. Окна соседних высоток казались пустыми глазницами, тысячами глаз, и я отвернулась, обхватив себя руками. Это не могло мне показаться. Просто не могло. Я замерла на пороге комнаты, раздумывая, стоит ли выключать свет, но вспомнила о той темноте, что сейчас царит за тонкой перегородкой оконного стекла. Поэтому я просто вернулась в спальню, легла на кровать и дрожащими руками натянула на себя одеяло. Пот крупными бусинами скатывался по коже, меня то бросало в жар, то схватывал озноб; стуча зубами, я с силой поджала колени к груди с твердым намерением поспать. И впала в спасительное забытье.
* * *
Утро наступило быстро, как по мановению руки.
Лежа в постели и глядя в потолок, я анализировала свое состояние. Тело горело, словно его пропустили сквозь мясорубку; вдобавок меня все еще сильно клонило в сон. Часы показывали двенадцать, и я крепко задумалась, стоит ли вообще идти на работу в таком состоянии.
Позвонив миссис Келлер, я предупредила ее о своем недуге. Кажется, она поверила – хотя кто бы не поверил, слыша в телефоне несчастный, хриплый голос больного человека? Завершив короткий, но суливший пару дней покоя разговор, я откинулась на подушку. Поспать еще пару часов – пока самая важная задача.
Свет, бьющий из окна, безумно раздражал. Я с силой зажмурилась. Не помогло. Тогда я встала и подошла к шкафу. Вытащив все имеющиеся одеяла и пледы, я сложила их на своей кровати и, улегшись, принялась накладывать их на себя слой за слоем. Вскоре я очутилась в темном непроницаемом коконе и с облегчением вздохнула. Ну и что, что жарко, – зато темно. В конце концов, я заслужила немного покоя.
