Проснулась я в полшестого утра от диких спазмов в желудке. Рвоты не было, но я постоянно отрыгивала: постельное белье стало скользким от слюны, смешанной с кровью. Меня бил озноб, казалось, что тело превратилось в мешок из кожи, наполненный осколками. Организм успокоился, и у меня вновь засосало под ложечкой.
Завернувшись в плед, я прошла на кухню и вытащила из холодильника всю еду. Глядя на цветные упаковки и хрустящий полиэтилен, манящие своим содержимым, я почувствовала, как рот заполняется слюной. Я жадно схватила шоколадный батончик и, сорвав бумажку, проглотила его. Следом отправились булочки для хот-дога, горсть хлопьев, два персика и еще куча всего, что только может переварить желудок. Задыхаясь от дикого голода, я ела и ела, грызла, глотала, плевалась, даже не утирая бегущую слюну, липкими веревками опутавшую лицо и шею.
Придя в себя, я отшатнулась от стола. Пелена перед глазами рассеялась, я посмотрела на руки, вымазанные шоколадом, быстро ополоснула их под проточной водой и застыла над раковиной, тупо глядя в черный глаз слива.
– Что со мной? – прошептала я, мелко дрожа. – Что происходит?
К сожалению, рядом никого не было, чтобы дать мне ответы на самые важные вопросы.
Оливия
Алекс уже почти допил свою порцию крови, когда я вошла на кухню. На блюде напротив него лежало два куска сырого мяса, рядом стоял стакан молока. Я села за стол и картинно заткнула бумажную салфетку за воротник, совсем как в ресторане.
– Как там твоя подруга? – спросил Алекс, задумчиво обведя пальцем край стакана.
– Кажется, она заболела. – Я качнула головой и откусила большой кусок мяса, чтобы протолкнуть этот липкий ком в горле. – Слушай, а где ты берешь всю эту кровь?
– Ты хочешь знать? – Он мрачно усмехнулся и взболтнул остатки на дне стакана.
Я с серьезным видом кивнула. Он наклонился ко мне так близко, что воздух между нами заполнился металлическим запахом, исходящим от его губ. Запахом ржавчины.
– На соседней улице частенько останавливается фургончик донорской службы. Я беру определенное количество пакетов и убеждаю дежурного врача в том, что заплатил ему кругленькую сумму. Раньше, до того как я узнал о своем даре, я… в общем, находил себе жертву и выпивал ее…
– Зачем тогда теперь, если есть возможность пойти и взять пакет, ты охотишься? – сумрачно заметила я, подбирая с тарелки остатки мяса.
– Кровь только что убитого совсем другая на вкус и на запах, – виновато признался Алекс. – Это как наркотик: пробуешь один раз, потом остановиться уже сложно. Поэтому иногда, сорвавшись, я рисковал, чтобы достать немного…
Я презрительно фыркнула. Все же, надеюсь, я буду довольствоваться добровольно отданной кровью, а не отобранной. Вопросы скакали в голове, как кролики.
– А как ты… если Королева вырывала сердца, как поступал ты?
– Точно так же. Это милосерднее, чем превращать человека в имаго… или Червя. Но если бы так делали все, род имаго давно бы зачах.
Мы замолчали, уйдя в собственные мысли. Я оглядывала обшарпанные стены кухни и думала о том, что эта потрепанная темная квартира реальнее, чем моя собственная, с пушистым ковром и мириадами огней за окнами. Здесь все дышало меланхолией и горечью, а именно они стали теперь частью моей жизни.
Мокрый комочек на руках будит странные чувства. Такие синие глаза… Она смотрит на меня серьезно и открыто, совсем не как обычные дети. Я заношу над ней когтистую тяжелую лапу. Один удар отделяет меня от свободы, от безопасности. Маленькое существо морщит лицо и издает пронзительный вопль.
И тогда я помимо воли прячу за спину когти. Складываю оружие, подбираю шипы, глотаю яд – в общем, превращаюсь вдруг в мерзкое, слабое подобие самой себя.
– Тсс, тише. Мамочка рядом…
Девочка хнычет, не отрывая от меня глаз. В ее лице мольба, она глядит совсем не как младенец. Я помню крысят, которых выгуливали на улице другие мамаши, но это чудовище на моих руках – само совершенство.
Я прикасаюсь к ее лбу губами, стараясь не уронить, и закрываю глаза. Крохотное сердечко качает кровь, ему вторит большое.
Конечно. Нужно не дать ей проснуться. Тогда она никогда не ударит в спину. Просто держать подальше от ее сущности, чтобы не пробудить главный инстинкт – уничтожение своей родительницы.
– Пора накормить тебя, – шепчу я.
Девочка жадно хватает сосок, тянет молоко. Я улыбаюсь ей и даже придумываю имя – наделяю монстра священным клеймом, подтверждением того, что он будет жить.
– Она не любила дочь, – хрипло произнесла я, слегка оглушенная внезапным видением, – но сохранила ей жизнь?
– Как бы это сказать. – Алекс пожевал губу. – Она заключила узы с мужчиной, от которого появился на свет ребенок. Плод любви. Королева не смогла уничтожить семя того, кем так дорожила.
Мы оба застыли, прислушиваясь. На миг мне показалось, что где-то в ночной тишине заплакал младенец.
Глава 13
Холли
Я подскочила в постели, обливаясь потом от страха. За окном стояла глубокая ночь, тишину нарушал только шорох шин редких автомобилей, чьи хозяева запоздали с возвращением домой. Все еще трясясь, я провела ладонью по лбу, утерла пот. Какой же ужасный был кошмар. Рядом, бережно накрытый пледом, лежал Тин, подаренный Оливией. Я обняла его и почувствовала запах лавандового саше.
– Тин, – зашептала я ему на ухо, – мне страшно.
Котик все понимал, но молчал, поблескивая стеклянными глазками. Я включила ночник. Пузатая лампа загорелась ровным теплым светом, и комната снова стала моим уютным убежищем. Я прислушалась: нет, больше не шумит. Наверное, заснул.
«Папа очень болен, – так говорила мне мама, запирая на ключ дверь спальни, – ему нужно отдохнуть».
«Но мама!..»
«Ты что, оглохла, милая? Папочка болен!»
И так из раза в раз. Только на днях мама разрешила мне покормить его.
…Тогда я впервые увидела, что в родительской комнате очень темно: мама повесила зимние шторы и задернула их наглухо. Пахло как в погребе; этот запах тревожил.
– Па? – Я остановилась на пороге, неуверенно сжимая поднос с едой. В холле зазвонил телефон.
«То, что ты увидишь, может тебя напугать, – вспомнила я мамины слова. – Но поверь мне, Холли: все будет хорошо».
Во мраке появилась тень. Серая тощая рука потянулась к подносу с едой; она мелко дрожала от голода. Папа тяжело дышал.
– Тише, папа, – как можно громче произнесла я, опуская поднос на пол.
Рука приподняла крышку и потрогала горячий ломоть мяса. Мне было страшно видеть, как пальцы с грязными содранными ногтями ощупывают еду и ползают по ней, как бледные пауки. Из тени, скрывающей лицо, доносился мурлыкающий звук.
